Еле как открываю заблокировавшуюся дверь и буквально вываливаюсь на улицу. Только глотнув свежего воздуха, понимаю, как сильно мне его не хватало и начинаю кашлять. Горло раздирает. Кровь на ладони то ли с разбитой губы, то ли от кашля, ничуть не беспокоит меня. Плевать, что будет со мной… Нужно дать Дымке знать, что я жив.

Встаю на колени у машины, пытаюсь найти мобильный, беспорядочно шаря руками по полу, но голова кружится, а перед глазами начинаются вспышки. Сознание мутнеет, и, кажется, я теряю сознание. Хватаюсь за возможность дышать, двигаться, чтобы позвонить и предупредить, но понимаю, что от меня уже ничего не зависит, и мозг медленно отключается.

Прихожу в себя в больнице.

Открываю глаза и смотрю на снующих вокруг меня врачей. Их много, а может, у меня просто двоится в глазах, потому что я вижу лишь размытые образы, не могу пока обрести четкое зрение.

Мы в реанимации?

— Дымка! — бормочу я.

Врачи реагируют на то, что я пришел в сознание, начинают сразу же проверять пищащие вокруг аппараты, а я хочу только одного… Позвонить Дымке и убедиться, что она в порядке, а потом позвонить лечащему врачу дочери, чтобы узнать, как прошло переливание крови.

Она не могла умереть.

Он пообещал, что сделает все возможное, чтобы помочь Асе, что переливание крови поможет протянуть еще немного…

Вот только этого «немного» теперь уже не хватит до рождения ребенка, а донора нам найти негде… Таня теперь уже не сможет стать донором, потому что если она беременна, это негативно скажется на нашем малыше. Глаза щиплет. Образы становятся четче. Я сжимаю руки в кулаки, старательно собирая оставшиеся внутри силы.

— Вам нужно пребывать в состоянии покоя! — говорят медсестры, когда я пытаюсь встать.

— Плевать! Моя дочь!.. Дымка!.. — пытаюсь обратить на себя их внимание. — Они важнее, вы понимаете?

— С вами никого не было в автомобиле!

— Мой телефон…

Мне сложно объясниться, тяжело сказать им, что они не со мной, но могут пострадать сильнее меня. Я хватаю ртом воздух, но его по-прежнему не хватает. В груди все ломит, но это не мешает мне пытаться подняться.

— К сожалению, телефон нельзя проносить в реанимацию… Успокойтесь! Если все будет хорошо, то уже завтра вас переведут в палату.

Завтра? Какое к черту завтра? У меня может не быть завтра! У моей дочери его может не быть! Я не могу просто лежать тут и ждать, что будет дальше! Я слишком долго спорил с жизнью и обманывал смерть, которая подбиралась к моей дочери, чтобы сдаться сейчас.

— В реанимацию? Почему я в реанимации? — ничего не понимаю, отказываюсь понимать.

Неужели все так плохо?

Я хочу выйти отсюда…

Хочу найти свой телефон…

— Вы потеряли много крови и находились без сознания. Несите успокоительное! — строго говорит врач.

— Нет-нет! Вы не понимаете! Нельзя успокоительные! Нельзя! Там Дымка… Она беременна. Слышите меня? И моя дочь, я должен убедиться, что они в порядке! Пожалуйста! Дайте мне телефон! Я заплачу! Скажите, сколько, и я заплачу! Только дайте мне связаться с родными! — не перестаю молить я.

— Мы уже позвонили вашей жене и сообщили о вашем состоянии. Вам не о чем беспокоиться.

«Жене».

Отчего-то меня бесит это слово. Я тут же вспоминаю стерву, разрушившую мою жизнь, родившую ребенка, который по ее вене смертельно болен. Ненавижу и хочу придушить ее.

— К дьяволу жену!

Я не сразу думаю о том, что номера Анны у меня нет, а то, что она была моей женой сутки, вряд ли могли узнать врачи скорой помощи. Кому они позвонили? Дымке? Как нашли телефон?

Начинаю задыхаться и пытаюсь сказать что-то еще, борюсь с действием лекарства, из-за которого становлюсь овощем и не могу даже соображать. Снова как тогда, когда случилась треклятая измена. Я борюсь, но сил остается все меньше. Слабость оказывается сильнее меня. Глаза начинают смыкаться.

— Пожалуйста! Дымка… Моя дочь… — бормочу я и проваливаюсь в бессознательное состояние…

В ушах до сих пор звучит разговор с врачом скорой помощи, который набрал меня сразу же, как только обнаружил телефон в окровавленной руке Демьяна.

— Мы звоним вам, потому что вы последний контакт, с которым разговаривал владелец этого телефона…

— Что с ним? — в ужасе пролепетала я.

— Он в тяжелом состоянии. Пока сложно судить. Можно уточнить, кем вы ему приходитесь?

— Жена…

Первое, что пришло в голову, ведь вряд ли станут доверять информацию о пациенте суррогатной матери, которая пытается спасти его дочь. Даже не суррогатной матери, ведь ребенка, если его получится зачать, я рожу для себя.

Сердце колотится, а я смотрю в окно и нервно тереблю пальцы. Так много всего нужно выяснить… Неплохо было бы поехать в больницу, к лечащему врачу Аси, чтобы узнать, как девочка. В висках пульсирует.

— Тань, держись! Я рядом с тобой! Мы справимся! — говорит Витя, но его слова размываются в голове.

Наверное, он будет только рад, если с Багрянским что-то случится, ведь хотел признаться мне в своих чувствах. А я? Буду ли рада я? Слезы застилают глаза. Я ненавидела его, винила в измене, в потере нашего ребенка, но никогда не желала ему смерти, а потом остыла. Конечно, продолжала заставлять себя ненавидеть его, чтобы не сорваться и не простить, не ответить на его ухаживания, на цветы, которые мне время от времени приносил курьер от анонимного дарителя. Вот только я всегда знала, кем был этот аноним… Знала и выбрасывала его цветы, пыталась строить из себя гордую и независимую, а в итоге встала перед сложным выбором.

Как только Витя останавливает машину около больницы, в которую определили Демьяна, я выскакиваю из салона и мчусь туда. Ноги дрожат и подкашиваются, и я делаю все как-то на автомате. Не дожидаюсь Виктора и залетаю в больницу, сразу начав требовать, чтобы меня пропустили к доктору. Приходится поругаться, ведь штампа в паспорте у меня нет, но меня все-таки пропускают к врачу, который занимается лечением Багрянского.

— Что с ним? — сдавленным голосом спрашиваю я и начинаю кашлять.

Горло обдирает, сухие хрипы рвутся наружу.

— Состояние удалось стабилизировать. Переломов мы не обнаружили, но есть небольшое сотрясение мозга и раны от удара. Мужчина потерял много крови, поэтому сейчас находится в реанимации. Он просил о встрече с Дымкой и говорил что-то о своей дочери…

Я захлебываюсь болью и начинаю кивать.

Наверное, хотел, чтобы я позаботилась об Асе, и я сделаю это.

— Вы уверены, что состояние удалось стабилизировать? Это Багрянский! Если нужно платное лечение или что-то еще, он в состоянии оплатить его.