Алтан некоторое время оторопело смотрел на него, потом недоуменно и обиженно заговорил:

– Но ведь вы сами мне это пообещали, я поначалу и не просил вас ни о чем. Вы так щедро решили тогда меня наградить и сказали мне об этом, что я даже удивился про себя, а сейчас и понять вас не могу…

– Нет, ты подожди, – улыбнулся Таргудай, мягко прижмурившись, забегав глазами. – Ты какой торопливый стал, а? Вот вы молодые все такие прыткие, не поймете толком ничего и несетесь напролом. Я же не отказываюсь прямо, я просто хотел тебе указать, что не годится так сразу об этом. Мы потом с тобой вместе все обдумаем и решим, как нам быть.

– А что еще тут решать? – недоуменно пожал плечами Алтан.

– Как это что? Ты думаешь, так легко все на свете делается, что ли? Привыкли вы там со своим Есугеем все с плеча рубить, не осмотревшись толком… Ну, получишь ты сейчас своих воинов, а у них же какой-никакой скот, айлы свои есть. И куда я вас всех вместе сейчас дену? Где я вам найду осенние пастбища, где зимние? А так они пока что пристроены по моим табунам и отарам, живут спокойно. Расшевели их сейчас, это же какой разброд начнется, ведь все перепутается так, что не разберешь, где твои, а где мои. Вот распределим зимние пастбища, тогда и видно будет. А пока ты иди, потом я тебя позову. Иди!

Проводив Алтана, он дождался, когда стихнет за ним топот копыт и крикнул стражника. Тот сразу же показался в дверях, приподняв полог.

– Позови ко мне Унэгэна!

Таргудай после прошлого разговора с Алтаном не раз пожалел о том, что дал ему обещание вернуть его людей. Воины нужны были ему самому. Он знал, что большинство родовых вождей слушались и не прекословили ему благодаря только огромному его войску. И немалая часть его была как раз из тех, которые год назад переметнулись к нему от киятов вместе с улусом Есугея.

«Надо было просто похвалить и обнадежить в чем-нибудь другом, – запоздало ругал он себя. – А так отпустишь одних, захотят уйти и другие, а там начнется переполох по всему улусу…»

И после, передумав, Таргудай твердо решил людей Алтану не возвращать. «Ничего дурного не случится, – думал он, окончательно убеждая себя в этом, – поначалу подуется, поогрызается, да затем и забудет. А потом можно будет приблизить его к себе, приласкать, другим в пример поставить, вот он и успокоится».

Унэгэн пришел пешком – вот уже второй десяток лет на всех стоянках он свою юрту ставил рядом с айлом Таргудая, чем раньше гордился, а в последние годы стал сильно тяготиться. Он бесшумно приоткрыл полог и, только когда переступил порог, предупредительно кашлянул в руку. Углубившийся в свои мысли Таргудай вздрогнул, оглянувшись на него, проворчал:

– Входишь к нойону как вор за добычей. Унэгэн ты и есть унэгэн[7]. Не мог хоть за порогом голос подать?

Зная привередливый нрав его, особенно с похмелья, Унэгэн молча поклонился и терпеливо ждал приглашения сесть.

– Садись, – сердито глянув на него еще раз, Таргудай спросил: – Выпьешь?

– Нет, нет, Таргудай-нойон, – поспешил тот отказаться, приподнимая обе руки, будто прикрываясь от него, попытавшись отшутиться: – Часто пьющего человека звери в лесу, говорят, за три перевала чуют.

– А ты что, на охоту собрался? – Таргудай подозрительно оглядел его.

– Нет, какая сейчас охота, – Унэгэн пожал плечами. – К слову сказал…

– Вы смотрите у меня, зверей раньше времени не распугайте, – на всякий случай повысил голос Таргудай. – А то если на этой облаве не будет добычи, я вас на охоту в Баргуджин-токум погоню.

– Нет, нет, Таргудай-нойон, никто сейчас на зверей не зарится…

– Смотри, хорошенько следи за этим.

– Слежу.

– А что не пьешь, это даже хорошо. Поохотиться тебе придется на этот раз на людей.

Таргудай выпил давно наполненную чашу архи, поднял на него взгляд.

– Ты что на меня уставился? Думаешь, Таргудай-нойон уже и людей начал поедать? Нет, я пока еще не обеднел скотским мясом, чтобы человечиной питаться. А люди вот какие – это отпрыски моего друга и брата Есугея.

Унэгэн, еще больше расширив глаза, смотрел на него, не мигая.

– Нашлись они, нашлись, в верховьях Онона за четвертой горой обретаются, – говорил Таргудай, вытирая широкой темной ладонью мокрые от архи губы. – Вот и тебе работа нашлась, хватит по куреням разъезжать да живот айраком набивать. Возьмешь с собой самых надежных нукеров, из тех, которые умеют выслеживать зверя. Надо подобраться к ним поближе и поставить дозор – смотреть, слушать, чем живут, о чем говорят, особенно старшие сыновья и матери. Я хочу знать, чем они дышат, какую смуту они мне готовят, ты понимаешь меня?

– Понимаю, как не понять, – медленно протянул Унэгэн. – А как долго мы будем за ними следить?

– Пока я не решу, как с ними быть. Поедешь прямо сейчас. Сразу много людей с собой не бери. Возьми одного или двоих, потом будешь менять их. Через день сам возвращайся ко мне, расскажешь о том, что ты там разглядел…

Унэгэн уехал сразу же, взяв с собой двоих молодых охотников, а вернулся вечером следующего дня. Таргудай на этот раз был трезвый и усталый после долгого разговора с тысячниками, приезжавшими к нему на совет. Он хотел поставить три или четыре тысячных куреня в сухой степи в сторону низовий Керулена – там в последнее время часто стали появляться татарские разъезды и видно было, что они высматривают себе места для будущих осенних и зимних пастбищ. Земли те уже много лет оставались ничейными и считались межой двух их племен.

В последние годы из всех монголов тайчиуты со своими подвластными родами находились ближе всех к татарам и заботу о границе волей-неволей Таргудаю приходилось брать на себя. Да и показать себя ему надо было перед другими вождями, особенно перед теми, кто еще не определился с ханством в племени – показать, что он не боится татар и готов своими силами отогнать их обратно за Буир-нур. Сейчас кроме него никто другой из нойонов племени не мог этого сделать и надо было это показать перед всеми на деле. Потому он и хотел выставить перед татарами хороший заслон, да такой, что увидев, те поумерили бы свой пыл.

Но сегодня неожиданно в этом деле помеху ему сделали свои же тысячники.

Собрав их у себя, Таргудай огласил им свое решение и хотел обсудить с ними, кому из них выдвигаться к пограничной меже, а те вдруг заныли, заворчали, мол, нет смысла защищать никому не нужные земли и морить скот и людей в безводной степи. Тысячники его были из тех же родовых вождей и прижимать их Таргудай сейчас не хотел. Оказавшись в таком положении, он на всякий случай обратился к бывшим тысячникам Есугея, которые как обычно сидели отдельной кучей поближе к порогу и, к удивлению его, ни один из них не отказался, не стал отпираться ни тем, что кони не набрали жира, ни тем, что пастбища там скудны. Саган, который будто был среди них за старшего, сказал: