5 июня 1385 года, Рим

Великий раскол католичества набирал силу, добравшись до законного избрания уже трех Пап, не признающих друг друга, взаимно отлучив от церкви. В Авиньоне сел француз Климент VII, стоящий за интересы Парижа. В Риме вольготно разместился германец Григорий XII, отстаивающий интересы Священной Римской Империи и ее союзников. В Венеции же занял временную резиденцию итальянец Бонифаций IX, оказавшийся наиболее удобной фигурой для Италии, Англии, Скандинавии и Испании[62]. Католичество переживало самые тяжелые дни со времен своего выделения в отдельное течение христианства.

– Его Императорское Величество желает объявить Крестовый поход против этого еретика и схизматика, – торжественно произнес посол Сигизмунда, глядя прямо в глаза Григорию XII.

– Который освободил Гроб Господень от магометан и возродил Иерусалимское королевство? – повел бровью Папа, очень недовольный желанием своего фактического сюзерена. ТАК подставляться он не хотел.

– И осквернил его своей ересью!

– Разумеется, – улыбнувшись уголком рта, согласился Григорий XII. – Но прежде – освободил и позволил всем христианским паломникам посещать его. Кроме того, вернул католическому ордену госпитальеров Крак де Шевалье самую неприступную крепость Святой земли. Или, ты полагаешь, этот орден тоже осквернен?

– Но… – недовольно поджал губы посол.

– Что, но? Его Императорское Величество желает, чтобы от него отвернулся католический мир? Пожалуйста. Но я в этом участвовать не стану.

– И что же мне ответить Императору? – ехидно спросил посол.

– Мои слова и передай. Пусть поищет более разумный предлог для войны. Крестовый поход – худшее, что могло прийти ему в голову. После столь стремительного освобождения Гроба Господня, явившего явное божественное благословление, бессмысленно говорить об ином. Так и скажи – Григорий всячески отговаривал и предостерегал от такого поступка, грозя большими осложнениями и бунтами.

– Хорошо, – чуть подумав, кивнул посол. – Может быть, что-то еще передать моему Императору?

– Мое пожелание примириться, если есть такая возможность, с Дмитрием.

– Боюсь, что это невозможно, – развел руками посол со скорбным выражением на лице.

– Да, да, я понимаю, – кивнул Григорий. – Но попытаться-то он должен? Если не перед Богом, то перед людьми. Выступать войной на человека, освободившего Гроб Господень, без должного повода – дурная затея. Нашел на кого идти, – произнес Григорий и покачал головой, вспоминая о тех временах, когда правил Вацлав с Ириной, и о грядущем кошмаре не было даже намеков. Пообщавшись с госпитальерами, он знал твердо – эта война ничего хорошего его пастве не принесет. Только вот его никто не слушал…

7 сентября 1385 года, Москва

Конрад фон Валленрод[63] немного хмурился, находясь в этом в общем-то враждебном ему городе. Но долг обязывал, да и здравый смысл над душой стоял, словно нудная старая кошелка.

– Его Императорское Величество готов принять вас, – четко и довольно громко произнес слуга, обращаясь к ожидающему в приемной Великому магистру.

Тот встал. И, немного поколебавшись в нерешительности, направился следом за слугой.

Двойные двери с просторным тамбуром.

И вот он – кабинет человека, о котором уже много лет подряд говорит вся Европа.

Прямо напротив двери располагалось огромное зеркало больше человеческого роста. Из-за чего Конрад вздрогнул, не ожидая встретиться лицом к лицу с собой. Слева, у большого остекленного окна стояли массивные часы с противовесами и маятником. А справа, на изящном диване, сидела Императрица с внимательным, цепким взглядом, от которого Конраду стало не по себе. Он был наслышан о славе этой женщины и печальной судьбе герцога Леопольда фон Габсбурга. Чего-чего, а крови она не боялась и, как ходили слухи, любила убивать своими руками, медленно и мучительно.

Он едва заметно вздрогнул, побледнев, и проглотил вязкий комочек, подкативший к горлу. Анна чуть заметно кивнула, здороваясь, и улыбнулась кончиками губ. О своей репутации она была наслышана. Конрад не замедлил ответить глубоким поклоном и, сделав шаг назад, повернулся в другую сторону комнаты, где, по всей видимости, должен был находиться Император.

Дмитрий сидел за письменным столом в глубине помещения. Одетый, как и Анна, в легкий готический доспех, без которого он вообще мало где появлялся. Покушения, прекратившиеся было после ликвидации внутренней оппозиции, возобновились вновь. Все серьезное блокировала служба безопасности, но никому не хочется умереть от внезапного рывка безумца с кинжалом или остро отточенным карандашом.

– Ваше Императорское Величество, – еще раз поклонился Конрад.

– Что привело тебя, мой друг, в мою скромную обитель? – поинтересовался Дмитрий.

– Скромную? – удивленно переспросил фон Валленрод, оценивший только одно зеркало невероятных размеров стоимостью в сотни марок[64] золота. – Впрочем, не мне о том судить. Мой господин, Великий Понтифик и епископ Рима просил быть его посыльным и передать тебе в руки свое письмо.

После чего Конрад потянулся к кожаному тубусу, сломал печать и, медленно достав тугую трубку письма, писанного на пергаменте, со всем уважением положил его на стол перед Императором.

– Что там? – спросил невозмутимо Дмитрий.

– Послание моего сюзерена.

– Если оно отравлено, ты умрешь, ты знаешь это?

– Если ты не веришь мне, то прикажи казнить немедля, а письмо сожги, не вскрывая, – чуть помедлив, произнес бледный, но недурно держащийся Конрад.