Иван Иванович меланхолично смотрел на мокрый асфальт. Мелкий, мерзкий дождик моросил уже третий день. Было гадко и сыро. И лишь мощный мотор урчал, как кот-переросток, немного успокаивая и умиротворяя.

Очередной приступ боли закончился. И он, нажав педаль газа, двинулся дальше в погоне за пустой надеждой… смешной, наивной мечтой…

Громов прожил довольно длинную, бурную и интересную жизнь. Семьей, правда, не обзавелся – не до нее было. Но с карьерой, деньгами и самореализацией в различных увлечениях у него все было хорошо. Красной нитью через все его десятилетия проходили насыщенность и полнота острой, яркой жизни. Он бы и дальше продолжал «играть свой рок-н-ролл», если бы месяц назад его не «обрадовал» лечащий врач.

– Месяца три, – неуверенно произнес тот. – Может быть, больше, но я гарантий не дам.

Тут же появились «серьезные клиники», которые гарантировали успешное лечение. Но даже поверхностного взгляда на вопрос было достаточно для банального вывода – все они шарлатаны. Наглые и дерзкие, мечтающие лишь о том, чтобы выкачать как можно больше денег «из лоха», превратив последние месяцы его жизни в ад.

Иван продал свой бизнес. Написал завещание. И отправился по совету старинного друга испытать свой шанс, свою удачу. Дескать, где-то там, в глуши, жил знахарь, и с ним уже обо всем договорились. Никогда в своей жизни ни с чем мистическим Громов не связывался. А сейчас… почему нет? В конце концов, все равно делать пока нечего. А красиво убиться он всегда успеет, так как лежать последние недели жизни овощем под опиумом ему было стыдно.

Всю дорогу гнал. Спешил проскочить как можно дальше в «окна» между приступами боли, которые становились с каждым днем все чаще и сильнее. Но, к счастью, пока они были не внезапные, и он успевал остановиться и переждать их на обочине.

– Кар! – удивительно громко и резко где-то совсем близко крикнул большой черный ворон, и что-то большое, черное, смазанное, как тень, мелькнуло перед лобовым стеклом.

Иван на автомате крутанул руль, уходя от мнимого столкновения, и вылетел с насыпи на скорости свыше ста пятидесяти километров в час.

Короткий полет. И подушка безопасности, сработавшая при падении, бьет Громова в лицо. Он был не пристегнут, поэтому удар оказался намного сильнее расчетного. Достаточный для того, чтобы он потерял сознание и захлебнулся без лишних мучений в темных водах речного омута…

Глубокий сиплый вдох. И Иван открыл глаза. А рядом кто-то упал на пол и что-то забубнил.

Вокруг царила полутьма, прорываемая лишь крайне скудным светом тощей свечи, горящей на краю высокой и массивной подставки для книги. Такой, чтобы можно было спокойно читать стоя. Именно рядом с ней кто-то и шлепнулся на пол, но уже не просматривался. Растворился в темноте и явно отполз в сторону.

Немного привыкнув к освещению, Громов попытался понять, где он находится. Глухая комната с низкими потолками. Отделку не рассмотреть. Слишком мало света, из-за чего все вокруг тонет в черной мгле. Вроде струганое дерево, но мало ли?

Сам Иван лежал на твердой деревяшке. Было холодно и душно. Воняло ладаном, воском, гарью, какими-то травами и еще целым букетом непривычных разнообразных ароматов.

Хлопнула дверь, и бормотание прекратилось. А за стеной послышались быстро удалявшиеся шаги.

Иван Иванович попытался встать. Получалось плохо. Тело практически не слушалось и было каким-то… чужим, что ли. Этакая кукла, глухо и вяло шевелящаяся едва-едва. Да и не ощущалось оно толком, словно отлежал. И мозг работал туго, вяло и как-то сонно. Словно не родной. В этаком предельно экономном режиме.

С горем пополам спустившись со своего неуютного лежака, Громов кое-как добрался до подставки с книгой и навалился на нее, опираясь. Крепкая и основательная, она удивительно легко выдержала его наглое поведение. Разве что слегка покачнулась. Иван же залип, уставившись на свои руки.

Ну как свои? Прямо перед собой, в свете свечи он наблюдал лапки подростка[1]. Но вполне мог ими шевелить и был уверен, что они растут именно из его тушки.

Минуты две он их разглядывал, словно диво дивное. Нет, конечно, хорошо вот так взять и резко помолодеть. Лет на пятьдесят с гаком. Но вкупе с предельно странной обстановкой это выглядело крайне подозрительно.

Нервно сглотнув, он начал спешно ощупывать свое тело. А ну как не только молодость добавилась, но и пол сменился? Но тушка оказалась, к счастью, нужной комплектации.

– Чертовщина какая-то… – наконец тихо прошептал Громов и вздрогнул. Голос ожидаемо был не его. Это удивления не вызвало. А вот слова… он их сказал не так и не те. Словно тело само преобразовало мысли в привычную форму речи.

Чудно, но удобно. Пожав плечами, Иван скосился на книгу. Рукописная, большая, с кривыми, слегка пляшущими буквами в две колонки на засаленных страницах из пергамента. Тело явно не имело навыка чтения, а поэтому легко воспринять и дешифровать эту нагроможденную мешанину кириллических символов не смогло. Пришлось напрягаться самостоятельно, благо, увлекаясь исторической реконструкцией, Громов не раз сталкивался с различными рукописями старой Руси.

Отсутствие пробелов и изрядная неаккуратность написания немало мешали. Но строчек через двадцать пришло осознание – это псалтырь. Нет, сам Иван такого рода книги наизусть не знал. Однако «тело» – легко узнало. Видно, слышало, и не раз. Вот на уровне подсознания и всплыла подсказка. Да не простая, а с пояснением. Что-де это покойницкая и сбежал, верно, диакон, отпевавший его. Псалмы – это ведь песни. Нескладные, правда. Но именно их и требовалось читать нараспев возле покойника почти все время до его погребения.

«Покойника! – ударила мысль в мозг, а на спине выступил холодный пот. – Это ведь я покойник! Был…»

Люди всегда и везде крайне болезненно реагировали на оживших мертвецов. И совершенно непонятно, как местные отнесутся к нему, раз посчитали его мертвым и стали отпевать. Погрузившись в эти лихорадочные мысли, он даже не заметил приближающийся топот множества ног.

Бах!

Грохнула дверь, распахнувшись настежь и с силой ударившись о стену. Чуть с петель не слетела. А на пороге застыло несколько человек. Двое – в характерных рясах. Явно священники или около того. Остальные – ряженные под старину, словно реконструкторы какие на маневрах с глубоким погружением в исторический антураж.

Тишина. Лишь свечи в руках людей потрескивали да слышалось многочисленное сиплое, прерывистое дыхание. Иван же невозмутимо посмотрел на них и вернулся к книге, перевернув страницу. Приходилось импровизировать на ходу, ибо кто они такие и что от них ожидать – не ясно. А тело подсказок давать не спешит.