— Они очень просты. — Щеки у нее горели, глаза были опущены. — Это, по-моему, прекрасно — быть центром чьей-то жизни, делить все поровну, становиться все ближе друг к другу. Если мы вместе, печаль и холод не страшны. Мне кажется, что любовь должна быть именно такой.

— Вы забыли упомянуть о наслаждении, дорогая. Страсть и восхищение — тоже часть настоящей любви.

— Я сочла это само собой разумеющимся, — тихо сказала она.

— Вот как раз это и нельзя считать само собой разумеющимся, но вы так невинны, что мало знаете о подобных вещах.

— У меня нет вашего опыта, сеньор.

— Вы говорите так, будто я по меньшей мере Дон Жуан. Интересно, почему?

— Но и не мальчик-певчий. С вашим-то лицом!

— А что не так с моим лицом?

— Все так, сеньор. Но это только полбеды.

— Хотите сказать, я выгляжу порочно и веду себя соответственно?

— Думаю, что вы расставляли силки не для одной птички.

— Это в природе мужчин, девочка. А в природе женщин — предпочитать злодеев добропорядочным гражданам.

— Знаю, — улыбнулась Жанна. — Я не столь уж далека от жизни, хотя вы постоянно смеетесь над моей наивностью. Мне уже за двадцать.

— Вы моложе меня на двенадцать лет, а в некоторых вопросах вообще ребенок. И ваша наивность — часть вашего очарования… Все — впереди большая рытвина, я не стану смотреть в вашу сторону, можете спокойно краснеть.

Машина нырнула в эту рытвину и выскочила из нее. Только этим Жанна объяснила себе то, что ее сердце чуть не выскочило из груди. Никто никогда не говорил ей, что она очаровательна, и, хотя Рауль просто дразнит наивную девчонку, ей хотелось верить, что он говорит искренне. Его восхищение окрашивало жизнь в новые яркие краски, хотя и делало ситуацию более острой и опасной.

— Если вас клонит в сон, можете подремать, — предложил Рауль. — Я буду вести машину, пока шины не начнут плавиться от жары. Тогда мы найдем место для привала и перекусим. Хотя пустыня кажется плоской равниной, кое-где попадаются скалы, дающие тень, и мы переждем там самую жару, пока солнце не умерит свой пыл.

— Я не знала, что оно может быть таким ослепительным. — Жанна с тревогой посмотрела на дона Рауля. Влажная от пота рубашка прилипала к его мускулистому торсу. Скоро полдень, когда солнце подожжет пески и спалит все живое. Но Жанна знала, что сидящий рядом мужчина изучил нрав пустыни хорошо, как никто другой, и он не совершит ошибок, допускаемых новичками. Он сделает все, чтобы мотор машины не перегрелся и не вышел из строя. Он знает, где надо укрыться, когда солнце будет в зените.

— Дни очень жаркие, поэтому ночи страшно холодные, — предупредил он. — После захода солнца начинает дуть ветер и в определенное время года роса на скалах даже превращается в лед. Температура быстро меняется — у пустыни странный характер, поэтому от нее никогда не устаешь. Она изменчива и таинственна, как женщина… в какой-то момент тебе тепло, а в следующий — тебя обдает холодом, как в горах.

— Мужчина — хозяин мира, — нравоучительно пробормотала Жанна, — а женщина может быть только нежеланным гостем.

— У вас слабая нервная система, — вздохнул Рауль. — Вы способны одновременно чувствовать страх, желание и неприязнь… совсем как девственница, которая впервые осталась наедине с возлюбленным.

Ей доставила мало удовольствия эта тирада, но сказано было очень точно. Жанна была готова к тому, что ее ждет, и в то же время ей хотелось оказаться в своей унылой английской комнатке, где можно было, повернув в дверях ключ, отгородиться от всех опасностей. А заодно и от жизни.

— Вы что-то слишком уж много знаете о женских чувствах, — парировала она. Откинув голову на спинку сиденья, девушка закрыла глаза, чтобы уберечь их от жгучего солнца, и попыталась ни о чем не думать.

Рауль мягко засмеялся, и она почувствовала на шее его горячее дыхание.

— Поспите немного, — посоветовал он, добавив что-то на непонятном ей языке. — Дайте отдых своему активному молодому уму.

— Что означает это слово? Я раньше его не слышала.

— По-арабски — это девушка.

— Звучит красиво, сеньор.

— Арабский язык весьма поэтичен.

— Вы на нем хорошо говорите?

— Да, как любой шейх. — Тон был ироничен, но Жанна знала, что он не шутит. Он Рауль Цезарь-бей, и чем дальше они ехали по пустыне, тем больше она чувствовала его родство с горячим солнцем и терракотовыми песками. Теперь это был не праздный светский повеса, которого она встретила в саду престижного отеля. Здесь он отбросил вкрадчивые манеры гражданина мира и… стал тем, кем он был на самом деле — внуком мавританской принцессы. С врожденной грацией он носил арабский плащ, в темных глазах отражалась властность, а цвет его кожи напоминает песок пустыни.

Несколько дней назад он спросил Жанну, не чувствует ли она себя пленницей шейха.

И сейчас, среди этих песков, вопрос уже не звучал как милая шутка… ее сердце попало к нему в плен, и он связал ее обещанием. Она принадлежит ему сейчас в прямом смысле этого слова, и так продлится до тех пор, пока он не пожелает освободить ее. Она уже не сможет убежать. В Эль-Амаре она будет пленницей его поддельной любви.

Жанна проснулась оттого, что машина резко остановилась. Девушка пошевелилась и рассеянно отметила, что спинка ее сиденья гораздо удобнее, чем ей казалось. Жанна нехотя открыла глаза и, к своему удивлению, обнаружила, что ее голова покоится на теплом мускулистом плече Рауля. Несколько секунд она не решалась отодвинуться. Ее ноздри щекотал запах мужской кожи, смешанный с ароматом дорогого табака. Она испытала бурю эмоций: желание прижаться к нему лицом и никогда никому не отдавать.

— Проснулись? — спросил Рауль.

Жанна кивнула и почувствовала, как его рука скользит по ее волосам.

— Вы спали так спокойно и легко, — промурлыкал он. — Как лилия на тонком стебле, который может сломаться, только тронь. Вы такая хрупкая и легкая, Жанна. Я все еще думаю, что вас недокормили в детстве.

Жанна вскинула огромные голубые глаза, и взгляд их растворился в его темных зрачках. Ее сердце билось так сильно, что, наверно, он слышал его стук и думал, что оно колотится от страха.

— Некоторые люди худы от природы, — возразила она.

Рауль легонько коснулся ее плеч.

— Тоненькие косточки, нежная кожа, лилия или птичка в мужских руках. Я чувствую, что ваше сердце бьется, как маленькое крылышко. Вам страшно, что вы так беспомощны в моих руках, дорогая? Если вы закричите, то вашу мольбу услышат лишь шакалы и ящерицы.

— Уверена, что мои мольбы вас не растрогают, — сказала она, изо всех сил сопротивляясь его обаянию. — Я буду царапаться и кусаться до последних сил.

— Скорее до последних остатков воли и духа, — проворчал он.