себе забирали, властвовали. Так продолжалось очень долго. Нам это надоело — словенцы решили отделиться от Югославии и жить сами по себе, чтобы работать только на себя, а не кормить зарвавшихся сербов или ленивых албанцев. Понимаешь?

Власта открыла рот, чтобы ответить, но потом закрыла. Её резанули слова отца о сербах и албанцах, особенно на фоне того, что её друзья были как раз из сербских и албанских семей. А там все были люди работящие, не ленивые. Она это точно знала. Однако, спорить сейчас с отцом ей не хотелось. Она решила дослушать его до конца.

— Но, почему мы не можем остаться тут? Зачем нам куда-то уезжать?

Отец пожевал губами.

Дело в том, что, когда словенцы решили жить отдельно, то это очень не понравилось сербам. Теперь они злятся на таких, как мы, и считают нас врагами. На словенцев нападают, избивают и грабят. Это делают всякие неумные люди, и их очень много. Ты никогда не знаешь, кто идёт с тобой рядом по улице.

Но я никому не враг! — воскликнула девочка, испугавшись нарисованной отцом картины.

Конечно, моя хорошая, — улыбнулся отец. — Но им это безразлично, они этого не хотят понять и рано или поздно могут прийти к нам в дом и… — отец запнулся, не желая излишне пугать дочь, — …обидеть нас.

Девочка ошеломлённо смотрела на отца.

Да-да, — кивнул он в ответ на её выразительный взгляд. — Вот, так просто придут и обидят. Только потому, что мы словенцы, предатели в их глазах. Потому, моя хорошая, я и хочу увезти вас с мамой подальше отсюда. Мы уедем туда, где живут такие же люди, как и мы — словенцы. Там все свои. Одна большая семья. Там нас никто не обидит, — он примирительно улыбнулся, видя сколь растеряна Власта. — А теперь, иди, обниму тебя, моя дочурка, — он протянул руки к дочери, желая успокоить её.

После секундного колебания, Власта встала с дивана, подошла к отцу, и они обнялись. У Власты мысли неслись галопом. Она хоть и с трудом, но приняла то, что ей рассказал отец. С другой стороны, ей совсем не хотелось покидать своих друзей. К тому же они-то её защитят! Её рука потянулась к шее отца. Вот, она легла на его оголённую шею… Девочка приготовилась отдать ему приказ остаться в Белграде и забыть затею о переселении, но у неё в голове зазвучал голос Бранимира: «Родители… всё же старше нас. Знают и понимают больше, чем мы… Я бы, на твоём месте, доверился родителям…»

Власта замерла. «Мне страшно, — подумала она. — Если я ошибусь, то может произойти непоправимое», — её рука скользнула на плечо отца, и она крепко его обняла.

Глава двенадцатая

Позавтракав и накинув на себя ветровку, воскресным апрельским утром 1992 года двенадцатилетний Рилинд помчался на улицу, погулять под весенним солнцем. На деревьях сидели стаи птиц и возбуждённо щебетали. Чудесный день, и сердце Рилинда замирало в груди от радости. Подбежав к дому своего друга, он закричал:

Бранимир! Выходи! — он помолчал несколько секунд. — Бранимир! Выходи гулять! — вновь крикнул Рилинд.

Окно открылось и из него выглянула мать Бранимира.

Он уже одевается! — сообщила она. — Доброе утро, Рилинд! — улыбнулась ему женщина и поёжившись от весенней прохлады, закрыла окно и скрылась из поля зрения.

Рилинд стал прохаживаться туда-сюда и пинать камешки носками ботинок. Ждать долго не пришлось. Спустя пять минут на улицу выбежал Бранимир. Он подбежал к своему другу, и они поздоровались. Настроение было приподнятое у обоих.

Мальчишки пошли, куда глаза глядят, ещё не имея конкретных планов на день. Они шли по улицам, петляя, иногда возвращаясь туда же, где уже были. Когда им надоело бесцельно бродить, они присели на низкий железный забор, отделяющий пешеходную дорогу от клумб и стали негромко переговариваться, нежась под тёплыми лучами утреннего солнца и посасывая ириски, которыми запасся Бранимир, уходя из дома.

Они сидели и болтали, а Рилинд наблюдал, как к ним, не спеша приближается мужчина. Он шёл так, словно не планировал куда-либо попасть, а лишь прогуливался. На мужчине была военная форма. На рукаве красовалась нашивка югославской армии, а одна рука висела на перевязи. «Раненый, вот и не на службе», — заметил про себя Рилинд. Завидев издали мальчиков, сидящих на солнышке и мирно переговаривающихся между собой, мужчина по-доброму заулыбался, а приблизившись, стал прислушиваться к их разговору. Выяснилось, что он почти ничего не понимал. Он был греком и не очень хорошо знал местные языки и наречия. После шестимесячных боевых действий в Хорватии, объявившей о своей независимости в прошлом году, оттуда уходили югославские войска, а на линию соприкосновения приходили военные формирования ООН, призванные следить за соблюдением прекращения огня. Грек прибыл вместе с другими добровольцами выступить на стороне армии Югославии для защиты её целостности. Он участвовал в многочисленных боях против хорватских сепаратистов с самого начала конфликта и лишь с выводом югославской армии из Хорватии покинул зону боевых действий. Перед самым выходом он и получил ранение в руку. Хорваты стали бить по жилым домам, откуда не успели эвакуировать мирных жителей. На глазах грека дом рухнул, погребая под своими обломками живых ещё людей. Кое-как он и ещё несколько солдат смогли подобраться к разрушенному дому и протиснулись под обломки, откуда были слышны крики и стоны людей. Стали откапывать выживших. Двоих смогли вытащить, а когда грек, очередной раз протискивался сквозь куски бетона, двигаясь на звук голоса, по руинам дома вновь ударили хорваты. Это привело к новым разрушениям. Протянутая вперёд рука грека оказалась придавлена бетонным осколком. Ни криков, ни стонов, погребённых под обломками дома, больше было не слышно. Грек понял, что сейчас ему надо спасать себя. Превозмогая сильную боль, он, стискивая зубы, вытянул сломанную руку из-под обломка и задом пополз назад, где его уже поджидали товарищи. Хорваты продолжали обстрел.

Оказавшись в Белграде, грек поселился у одного из своих боевых товарищей. Он посещал военный госпиталь и проходил стационарное лечение, надеясь на то, что работоспособность его руки будет восстановлена.

Здравствуйте! — поздоровался он с мальчиками с сильным акцентом.

Здравствуйте, — хором ответили дети.

Бранимир и Рилинд с интересом смотрели на человека в военной форме с рукой