– Галя, ты понимаешь, что говоришь?!

– Конечно. Я все понимаю. Даже больше, чем хотелось бы… Я уже приняла решение. С сегодняшнего дня я заканчиваю принимать женские гормоны. Хватит, напринималась.

– А какие ты будешь принимать, мужские, что ли?

– Никаких. Мужские пока нельзя. Иначе произойдет страшная ломка, и я просто загнусь. Я не хочу быть ни лесбиянкой, ни транссексуалом, и никаким другим хреном моржовым. Я хочу быть нормальным мужиком. Обыкновенным мужиком, каких тысячи.

Галина нежно притянула меня к себе и поцеловала в губы. Я томно вздохнула и, не удержавшись, ответила ей.

– Я люблю тебя, – донеслось до моего сознания. – Господи, ты даже не представляешь, как я тебя люблю.

В этот момент заплакала малышка, и я бросилась к ней, чтобы покормить. Галя сидела рядом и не сводила с меня глаз.

– Ты очень красивая, – прошептала она.

– Да какая я сейчас красивая, после родов.

– Любимая женщина всегда самая красивая и самая желанная.

Дочурка уснула, я положила ее на диван и посмотрела на часы. Полночь. Самое время заняться тем, что не должно привлекать внимание людей. Галина словно прочитала мои мысли, встала.

– Ты отдыхай. Тебе нужно набираться сил, а я поехала к мотелю. Попробую найти труп и позаимствовать у старухи двадцать тысяч долларов.

– Я поеду с тобой.

– Как это?

– Так это.

– А ребенок?

– Ты же видела, что я только что накормила малышку. Она будет спать до следующего кормления.

– Нет. Так не пойдет, – Галина покачала головой. – Ты останешься. Сейчас ты больше нужна своему ребенку, чем мне в этом грязном деле. Сиди дома и жди моего возвращения. В конце концов – ты женщина. Не женское это дело – по ночам трупы выкапывать.

– Можно подумать, что ты мужчина. – Я замолчала, поняв, что невольно позволила себе чудовищную бестактность.

Не сомневаюсь, что Галине мои слова были очень неприятны, но она смогла это скрыть.

– Ты никуда не пойдешь, – повторила она. – Я справлюсь сама.

– А если ты не вернешься, что я буду делать?

– Вернусь.

– Ты не ответила на мой вопрос. Если ты не вернешься, что мне делать одной в чужой стране? Без документов, без денег, без языка, с грудным ребенком на руках?

– Я вернусь, – по-прежнему упиралась Галина.

– Я должна быть с тобой. Динуля накормлена, она будет спать. Ты же знаешь, она просыпается только тогда, когда хочет есть. Сейчас она сыта. Можно взять ее с собой.

– Ты что, совсем чокнутая?

– Пока нет. Но я ею непременно стану, как только останусь одна и пойму, что ты больше никогда не сможешь мне помочь…

Я замолчала и всмотрелась в Галино лицо. Оно было очень усталое, волосы растрепаны, а красные прожилки в глазах говорили о том, что она уже давно не высыпалась по-человечески. Ее широко раскрытые глаза смотрели на меня в упор, но словно меня не видели. В них читалось осуждение, что я не иду на уступки. Я подошла к ней вплотную и взяла за плечи.

– Галя, ну пожалуйста. Вдвоем мы быстрее справимся. У меня больше нет живота, значит, теперь я могу прекрасно орудовать лопатой.

– Для меня слово женщины – закон, – грустно улыбнулась моя подруга, а быть может, уже и друг.

Признаться честно, я уже сама ничего не понимала. Это стало не важно. Самое главное, что это очень близкий человек, которому можно довериться.

– Бог мой, и почему я связалась с чокнутой? – повторяла Галина.

Чтобы скрыть беспокойство, я улыбалась, то и дело бросая настороженный взгляд на американского таксиста.

– Ну что ты лыбишься? Бросила грудного ребенка одного и еще улыбаешься!

– Я его не бросила. Я сама переживаю не меньше твоего, но я же знаю, что без денег ни я, ни мой ребенок не выберемся.

Остановившись метров за двести до мотеля, Галя рассчиталась с таксистом и протянула мне руку, чтобы помочь выйти из машины.

– Видишь, кое-какие мужские обязанности я еще помню, – произнесла она с вызовом. У входа в мотель Галя посмотрела на часы: – У нас с тобой ровно три часа.

– Почему ровно три?

– Потому что грудного ребенка кормят каждые три или четыре часа.

– Даже ночью?

– Да, если он проснется.

– Откуда ты все это знаешь?

– Я литературу читала.

– Какую еще литературу?

– Специальную. По уходу за грудным ребенком.

– А тебе это зачем? – удивилась я.

– Затем. Думала, как стану женщиной, обязательно возьму из детского дома девочку и удочерю ее. Грудную, чтобы она считала, что я ее настоящая мама. Я же не могу родить ребенка, но не хотела отличаться от других женщин. Вот в больнице по вечерам и штудировала нужную литературу. Теперь за любым советом можешь обращаться ко мне, на любой вопрос отвечу. Пойду поищу лопату!

– Хорошо, если бы их было две.

– Зачем?

– Чтобы копать вдвоем, неужели не ясно?

– Ты еще слабая после родов. Куда тебе землю копать! Будешь стоять на шухере.

– Я и до родов неплохо копала, а уж теперь-то…

– Не говори ерунды.

Я тяжело вздохнула. Мне было страшно, что я оставила маленькую Дину совсем одну. Если со мной что-то случится, что будет с ней? Господи, как страшно! Жив ли наш папка с улицы Академика Скрябина или скончался в больнице? Может быть, он до нее и вовсе не доехал. Все-таки пуля в груди… Я даже не знаю, куда его увезли, в какую клинику, и не могу его навестить.

Ну почему у меня вся жизнь кувырком? Неужели я не такая, как все? Я постоянно за чем-то гонюсь и постоянно что-то упускаю в этой жизни. Ну почему я не могу иметь то, что хочу, и не могу быть рядом с тем, с кем хочу? Мне ведь всегда хотелось иметь одного-единственного мужчину, который бы был ТОЛЬКО МОЙ И НИЧЕЙ БОЛЬШЕ. Интересно, а вообще бывают счастливые люди? Как же сильно я хочу вернуться на родину и как же страстно и преданно я ее люблю. Еще совсем недавно я мечтала только об одном – уехать от нищеты и равнодушия окружающих, забыть мир, в котором выживают только те, кто умеет воровать, где все куплено. Только сейчас и здесь я поняла, как сильно люблю свою непутевую родину и как мечтаю вернуться обратно. Я болею за нее душой и хочу ей помочь, хотя понимаю, что не могу ничего сделать, ничего…

– О чем задумалась? – перебила мои мысли Галина.

– Да так…

– Ладно, придаваться мечтаниям некогда, пора действовать.

На пожарном щите висела небольшая лопата, которая так и просилась в руки.