– Это третья сигара, так ведь? – уточнил он.

– Третья.

– То есть Кирзач кормил тебя первобытной едой уже четыре раза? Если по половинке после каждой еды – получается четыре.

– Точно. Сегодня – пятый.

– И ты, как это говорится, подсела на свежее мясо с кровью?

– Вроде того. Зайцы и куропатки. Подозреваю, что куропаток он купил в деревне, когда зайцы перестали попадаться. Но все равно – было здорово.

– Странно, – задумался Бирс. – Я опасался, что вы возненавидите друг друга.

– Все нормально. Мы возненавидели.

– Но – как же?.. – Бирс выдохнул дым и показал сигарой на дом.

– Это с его стороны жертвоприношение. Как идолу семейства Феоклистовых-Бирсов. Чтобы я его не доставала.

– А ты чем-то его достаешь? – сильно удивился Бирс, стряхивая пепел в непригодившуюся фольгу.

– Было пару раз. Я говорила ему о девочке.

– Девочке?.. Ах да, помню. Ты видела ее рядом с Кирзачом. И что он?

– Дрался. В первый раз я не ожидала рукоприкладства, а во второй была начеку. Заранее взяла полено и огрела его как следует!.. Извините.

Бирс застыл, потом осторожно покосился на меня.

– Отличная сигара, – кивнула я и изобразила улыбочку.

– Ты не... – замялся Бирс.

– Меня все устраивает, – опередила я вопрос. – Я сама выбрала это место проживания и пока не собираюсь отсюда уезжать.

– А что с этой девочкой?

– Нормально. Я привыкла, что она в одном платье зимой. Правда, месяц назад появилась новая деталь в одежде – муфточка. Белая, из заячьей шкурки. Чтобы у девочки не мерзли руки. – Я прищурилась и уставилась на девочку. – Теперь я совершенно уверена, что она – призрак. Сквозь нее снег пролетает.

– Ты что, сейчас ее видишь? – Бирс заметил мой взгляд.

– Да. Она сидит на перилах беседки. Болтает ногами – свесила их к нам. Если я захочу ее потрогать, то упаду или ударюсь. Лизавета меня предупреждала.

– Лизавета?.. – с ужасом шепотом спросил Бирс.

– Да, смотрите.

Я встала, обошла круглый стол и подошла к девочке, стараясь не делать резких движений и внимательно смотреть под ноги. Это не спасло – когда я протянула руку, чтобы дотронуться до нее, девочка резко отодвинулась, и я упала, больно ударившись подбородком о перила. Как будто меня сзади подсекли под коленки.

Лежу и смотрю снизу на бледное лицо вскочившего Бирса.

– Не волнуйтесь, я сейчас... – пытаюсь встать. Провожу рукой по подбородку, а на руке – кровь.

Бирс отнес меня в дом, снял куртку и валенки, уложил на диван, накрыл пледом и еще посидел потом минут пять рядом, прикладывая к моему подбородку салфетку со льдом. Я все это вполне спокойно вытерпела, потому что, объевшись, стала засыпать, и не помню, как Бирс ушел.

Открываю глаза, а надо мной лицо Байрона. Пытаюсь улыбнуться ему и протянуть руки, но не могу пошевелиться – жутко не хочется просыпаться.

– Текила, ты как?

– Нормально-а-а... а что?

– Помнишь, как упала вчера?

– Вчера?..

– Я приехал вчера вечером, ты не слезала с дивана. Проспала сутки. Тебе отец доктора привез.

Скашиваю глаза и вижу невысокого ладненького мужичка в круглых очках. С неохотой потягиваюсь и сажусь.

– Доктора? Я уже рожаю?

– Сплюньте! – возмутился тонким голосом доктор. – Позвольте провести наружный осмотр?

Спросонья я плохо соображаю, уставилась на доктора озадаченно. Бирс привез мне гинеколога? Доктор садится напротив на стул, обшаривает глазами мое лицо и, сияя радостью, представляется:

– Тихон Ильич. Психиатр.

Ну конечно, кого же еще мог притащить Бирс после... вчерашнего? Неужели я так долго спала? И так хорошо! Доктор смотрит на меня, тоже улыбается и констатирует:

– Вижу перед собой весьма молодую и привлекательную особу, довольную жизнью и отлично отдохнувшую. Что у вас с подбородком?

– Упала и ударилась о перила беседки, – отвечаю на его первый тест коротко и без подробностей.

– И что у нас болит?

Я пошевелила челюстью, потрогала лицо.

– Подбородок побаливает, если дотронуться.

– И больше никаких неприятных ощущений? – весело уточнил доктор.

– Есть одно. Писать очень хочется, – освобождаюсь от пледа и ускоряюсь к туалету.

Доктор вслед разъясняет, что подобные ощущения для беременной девушки вполне естественны – из-за давления растущего живота на мочевой пузырь.

Вернулась я, вероятно, еще более довольная жизнью – доктор так и просиял морщинками и предложил сесть напротив него на поставленный стул. Сажусь.

– Лилечка... – начал он.

Я удивленно подняла брови, доктор заметил это и передумал продолжать. Я, стараясь сохранять серьезность, предложила:

– Лилит Марковна, если вам не трудно запомнить, Тихон Ильич.

– Хорошо, Лилит Марковна. Мне вкратце описали ваши видения – назовем это видениями. Хотелось бы услышать ваше собственное мнение на эту тему.

– Я согласна. Это видения. Я вижу девочку лет пяти-шести в летнем платьице.

– Отлично. Скажите, Лилит Марковна, заговариваете ли вы с объектом ваших видений?

– Нет. Она сама иногда делает мне знаки и говорит пару слов. Чаще – одно.

– Какое это слово, позвольте спросить?

– Скоро. Она говорит: «Скоро».

– Я понял. Насколько вас угнетают эти видения?

– Уже нисколько. Я привыкла.

– Прекрасно. Тогда скажите, Лилит Марковна, хотели бы вы от них избавиться?

Задумавшись, я посмотрела мимо доктора в проем двери. Там стоял Байрон с уставшим лицом и темными кругами под глазами.

– Я хотела бы понять, что ей нужно, но в данных обстоятельствах приходится контролировать свои желания из-за спокойствия близкого человека. Вот если бы вы... – я с надеждой взглянула на доктора.

– Слушаю вас, – с готовностью подался он ко мне.

– Если бы вы сделали один-единственный анализ...

– Так-так-так?..

– Психиатр ведь может сделать анализ крови?

– В принципе, конечно, может, – кивнул озадаченный доктор. – А зачем?

– Мне это важно.

– Вы хотите сдать кровь на анализ? На какой?

– Ничего не надо сдавать. Она у меня уже есть. В банке. Анализ самый обычный. Группа крови и, желательно, на ДНК.