— Что ты сказал?! — девушка прижала руки к губам, словно хотела скрыть крик ужаса, готовый вырваться наружу.

— Его убил Мордред.

— Откуда это известно?

— Отец Мерддин обладает даром видеть на расстоянии. Он сказал, что Мордред убил Лодеграна…

— За что? — едва слышно прошептала Гвиневера, задыхаясь от накативших слёз. — Мордред никогда не нравился мне, потому что у него злое сердце. Но он преданно служил моему отцу. Что могло толкнуть его на чёрное дело?

— Страсть к тебе, госпожа. Вожделение сделало его безумцем.

— При чём тут мой отец?

— Вледиг Лодегран обещал однажды Мордреду, что ты станешь его женой. Но ты отдана Артуру, и Мордред потерял рассудок. Он решил отомстить за обман.

— Какой ужас! И он не боится кары Господней?

— Я поведал тебе об этом для того, чтобы ты держалась подальше от вожака Волчьей Стаи. Не слушай его, если он начнёт упрекать тебя в чёрствости и корить за то, что ты не побывала до сих пор на могиле отца.

— Почему никто не расскажет Артуру, что Мордред — подлый убийца?

— А кто может доказать? Такое обвинение может дорого стоить. И какое право у Артура судить человека за то, что тот сотворил на чужой земле? В братстве Круглого Стола есть свой устав.

— Но… Ведь ты говоришь, что все здесь верят Мерддину.

— Одно не исключает другого. Ему верят, но Круглый Стол не принимает бездоказательных обвинений.

— Господи, ужели Волчий Вожак не заплатит за свои кровавые деяния? Что творится на свете!

— Доверься воле Божьей, госпожа. — Монах быстро перекрестился костлявой рукой. — И ещё одно… — Он замолчал в неуверенности.

— Что ещё? — испугалась Гвиневера.

— Не знаю, как сказать тебе это…

— О чём ты?

— О молодом воине, госпожа…

— Не понимаю тебя, святой отец. — Девушка жадно ощупывала глазами лицо монаха.

— Я говорю о Маэле. Прости мою дерзость, госпожа, но мне кажется, что ты слишком много думаешь об этом юноше. Вынь из сердца эту занозу.

— Нет никакой занозы!

— Ты молода и не всегда умеешь совладать со своими чувствами…

Гвиневера поспешила опустить глаза и сильно сжала кулаки.

— Неужели на моём лице что-то написано?

— Многое, госпожа… И это может легко сломать твою жизнь…

— Господи, прибежище души моей! — истово забормотала девушка. — Исполни меня твоей милости, укрепи сердце моё, надели мудростью! Дела рук моих исправь и прости за грехи!

Монах поднялся, перекрестил Гвиневеру и добавил уже из двери:

— Не печалься, госпожа. На всё воля Вседержителя. Будь спокойна и помни, что ты жена Артура и должна принести ему потомство. «Плодитесь и размножайтесь»… Так сказано не нами, но нам…

Он затворил дверь, прежде чем девушка успела ответить ему что-либо…

А через час в её комнату вошёл Артур.

Он был одет только в просторную шерстяную тунику, достигавшую колен. Длинные косы у висков были расплетены. В тусклом свете масляной лампадки он выглядел великаном с косматой львиной гривой.

— Гвиневера…

— Да, господин мой, — ответила она дрогнувшим голосом и забралась подальше на кровать.

— Я терпеливо ждал целый месяц, надеялся, что твои женские причуды пройдут. Но ты по-прежнему сторонишься меня. Ты выходишь со мной на люди, как подобает супруге, но в спальне отвергаешь меня…

Артур склонился над женой, затаившейся в меховых одеялах. Она напоминала ему загнанного зверька.

— Долго ли ты будешь чураться меня? — спросил он угрюмо. От него пахло элем. — Мы с тобой вступили в законный брак.

— Мы не состоим в законном браке, господин мой, — решительно возразила Гвиневера.

— Тебя все называют моей женой!

— Это ничего не значит!

— Как так?

— Я просто подчинилась воле отца. Я просто отдана тебе и покоряюсь воле Всевышнего.

— Почему ты говоришь так? Вледиг Лодегран дал свадебный пир в нашу честь! И здесь народ гулял вволю и пел песни в нашу честь.

— Этого мало, — испуганно откликнулась девушка. — Ты можешь считать меня своей женой, но я-то не могу назвать тебя моим законным супругом.

— Чего же тебе надо?

— Венчания в церкви.

— По христианскому обряду?

— Да.

— Ты требуешь от меня слишком многого! — Артур отрицательно покачал головой. — Эта земля принадлежит Матери Богов! Здесь правит Дух Земли! Почему ты считаешь, что христианские обряды важнее тех, к которым здесь прибегали испокон веков? И почему я должен отдать себя во власть твоего Христа, пришлого и непонятного? Почему должен довериться ему?

— Потому что он несёт любовь, господин, — едва слышно ответила Гвиневера. — Прими его любовь, и тогда я смогу полюбить тебя…

— Чушь! Если ты не любишь меня сейчас, что изменится в тебе после христианского венчания? Ты станешь добрее? В тебе проснутся новые чувства? Или ты просто станешь послушнее и податливее? — Он вдруг рассвирепел. — Ты рассуждаешь, как бездумная девчонка! Последний дурак не сказал бы такую глупость!

Артур угрожающе сжал кулаки, взобрался на кровать и навис над хрупким девичьим телом, как огромный утёс. Гвиневера свернулась в комок, пытаясь укрыться от наступавшего кошмара, и притянула к лицу мягкие меха. Мужчина рывком привлёк её к себе и впился губами в её рот. Ответного поцелуя не последовало.

— В твоих глазах я вижу ужас и ненависть, — проговорил Артур, совладав с гневом. — Неужели ты искренне убеждена, что в этом мире что-то изменится, если люди уверуют в распятого на кресте человека, как в божество?

— Как в Спасителя…

— Нет никакого Спасителя!

— Так нельзя говорить… — Она едва не задохнулась от волнения и попыталась отползти от мужа, но Артур вцепился ей в плечи.

— Стой! Сегодня я хочу тебя! Сегодня ты не откажешь мне!

— Не надо… Это грех для меня…

— Нет никакого греха! Есть только польза и вред, только на эти две половины поделён мир! — Артур отбросил в сторону пышные меха и подтащил девушку к себе. — Пусть ты не любишь меня, но моё сердце кипит от любви. Никто и ничто не в силах затушить этот огонь. Ни твоё упрямство, ни твои мольбы…

Девушка прижала руки к груди. Тонкая белая рубаха, её единственный покров, придавала ей в темноте облик призрака, полупрозрачного и воздушного. Глаза лихорадочно блестели.

— Не противься мне, жена!

Артур властно опрокинул Гвиневеру на спину. Быстро сбросив через голову шерстяную тунику, он выпрямился — обнажённый, мощный, длинноволосый. Бледные лучи ночного светила, проникавшие в окно, лишь слегка очерчивали рельефные мышцы его крепкого тела.