Сейчас трудно сказать, кому первому пришла в голову мысль начать чистить проезжих. Возможно, кто-то остановился в окрестностях из-за поломки, призвал на помощь местного жителя, а потом расплатился за услуги товаром из кузова, но факт остается фактом - товар пришелся по вкусу. Однако рассчитывать, что в ближайшем будущем такие аварии станут постоянным источником дохода, не приходилось.

Счастливчик поделился своими соображениями с друганами, и скоро в кровавый бизнес включилось почти все взрослое население. Были изготовлены кустарные металлические ежи, для остановки машин снаряжали на обочину женщин с детьми или подкладывали бабам под фуфайки подушки - для имитации беременности. А в праздники отдыхали, замаливали грехи и стыдливо отчисляли местному батюшке десятину.

Нанятые водилы и бойцы повязали в два дня больше половины трудоспособного населения, состоялся процесс, виновных распихали по российским исправительным учреждением ГУИНа. Село замерло в скорби по близким. Затаилось.

Между тем голод, как известно, не тетка, а высвободившееся от разбоев время требовало употребления. И помог случай. Однажды около горестно бредущей по обочине женщины остановился водитель-новичок. Ему требовался отдых, ночлег и определенного рода услуги. И Настя, месяц назад снарядившая тощую посылку на зону, повела его к себе. Была истоплена печь, закуплены продукты, накормлен ребенок. Утром водила отчалил, оставив Насте аж сто рублей деревянных.

Первый опыт не остался незамеченным. Да и как? Село. Все на виду. Топят ли баню, колют ли дрова, выходят ли расфуфыренными на обочину. И село со стыдом, душевным скрипом (а кто по лихости и внутренней предрасположенности) переквалифицировалось. Былое забылось. Страсти на трассе угасли, и само название местечка в разговорах водителей теперь вызывало улыбку, довольство и хамскую уверенность.

О будущем возвращении преступных мужей и последствиях никто не думал.

- Притормози, - попросил Димон, и Климов выполнил маневр.

Вдоль обочины, метров за триста от первых домов, на небольшом расстоянии друг от друга стояли женщины всех возрастов и внешностей. Но одно их объединяло: бесшабашность, рожденная бесстыдством, и выросший из безысходности по-фигизм.

Перед каждой стоял ящичек или табуретка с миской магазинных огурцов, картохи, разовых зажигалок или садовых цветов. Но все это было для отвода глаз, для участкового, для создания образа чистоты и порядочности. Никто всерьез не собирался торговать продуктами. Здесь торговали телом. Одеты были бабы в лучшее - из того, что раньше надевалось на праздники, дни рождения и свадьбы, в присланное родственниками, которым сытнее жилось в городах. Да и неважно, откуда это бралось. Понятно, что не Париж, не Амстердам я не Берлин... Однако же и клиент не коммерсант.

- Насть, - позвал из машины Генок, - опять здесь? Ты же обещала...

- Привез? - вместо ответа спросила зачинщица.

- Привез. Но, боюсь, совесть замучает, плохо спать буду. А для нашего брата, шофера, сон и хороший отдых в пути огромное значение имеют.

- Сна не гарантирую, а банька у меня класс. Еще с мая веничков нарезала.

- Не боишься, твой выйдет - и к ногтю? - не торопился отдавать заказанное Гун.

- Не выйдет, - весело ответила баба.

- То есть?

- Туберкулез у него нашли.

Климов крякнул. Не похоже, чтобы баба за мужика переживала, а ведь когда брали, так убивалась. Криком на всю деревню исходила.

- Слушай, кончай с ними. Слушать противно, - отвернулся Димон.

- Не нравлюсь, проезжай дальше. Вон Стефка как вырядилась, - не боясь конкуренции, махнула рукой в сторону "напарницы" Настя.

Действительно, в конце шеренги стояла за миской с огурцами высокая, широкая в кости блондинка. Бывшая фельдшерица местного медпункта. Польских кровей. Славянской красоты.

Климов покосился на приятеля. Стефка вышла на трассу впервые. По крайней мере, Гун раньше ее здесь не видел. Подозревал, что медичка нравится Димону, а вывод напрашивался сам: уже несколько раз, минуя село, напарник просил остановить у медпункта и запасался анальгином, глюконатом кальция или аскорбинкой. Сейчас он упорно смотрел в другую сторону. Видно, и гордую полячку приперло, подумал с ожесточением на неизвестных, повергших страну в хаос и продолжавших бессовестно растаскивать народное, Гун.

Гун достал из-за сиденья три упаковки колготок, купленных по дешевке на распродаже у центрального входа на ВВЦ. Настя потянулась было за подарком, но Климов проворно убрал колготы обратно, а из кабины вытащил тонкую книжку с устрашающей надписью: "СПИД. КАРА ГОСПОДНЯ, ЭПИДЕМИЯ ИЛИ ВСЕМИРНАЯ ЧИСТКА?"

- Изучите, законспектируете, на обратном пути устрою экзамен. Кто получит "неуд", подарков не увидит.

И машина медленно тронулась. Из кабины на обочину к ногам каждой женщины шлепнулась аналогичная брошюра.

Ласточка набрала скорость. Стефка отвернулась и книжку не подобрала. Оно, может, и к лучшему - жить все равно в Москве негде, подумал Гун и утопил педаль газа. Впереди показалась жестянка, обозначающая выезд из села.

- Тормози! Тормози, говорю, - вдруг встрепенулся Димон.

- Ты чего? - испугался Генок.

Димон соскочил на землю и зашагал обратно. Гун посмотрел в зеркало и догадался: под указателем стояла странная пара - две девочки. А перед ними тоже ящик, на котором миска лесной земляники и банка с букетом васильков сорняк, а красиво.

- Сколько? - хмуро спросил Димон у старшей.

- Пятнадцать, - за старшую ответила младшая.

Димон протянул деньги. Младшая сноровисто свернула кулек и высыпала ягоды. В миске еще оставалось.

- Сыпь все, - добавил дензнаков Артеменко. Операция повторилась. Младшая была счастлива. Нормальные торговки, распродав товар, уходят, не мешкая, за новой партией. А эти стояли. В руках старшая держала старенькие наручные часы с одним ушком. Засаленная веревочка была завязана у нее на пальце. Глаза - два черных колодца.

- Продаешь? - спросил Димон. Старшая молчала.

- Она немая. Говори мне. На сколько идешь? На час? Два? До утра? С баней, без? - живо и непосредственно поинтересовалась младшая.

Димон сглотнул. Он уже все понял: или взрослые не пускали на свою территорию, или детям было стыдно. Однако возможно было и третье - их кто-то заставил...

- До утра. С баней, - с трудом разлепив слипшиеся вдруг губы, сказал он и двинулся к машине, - пошли.

Гун вытаращился так, словно находился на последней стадии базедовой болезни, когда напарник посадил в кабину девочек.

- Разворачивай. Покажешь дорогу, - сказал он младшей.

- Час от часу...

- Молчи, - оборвал Димон напарника.

Около магазина остановились. Артеменко зашел и скоро вернулся с коробкой шоколадных конфет, не уместившейся ни в одном из двух набитых продуктами пакетов. Младшая загорелась. Старшая сидела как неживая.