Улицы были покрыты снегом и полны красивых незнакомых девушек. Одна за другой проходили они мимо меня, чтобы больше никогда со мною не встретиться. Мне было тоскливо, холодно, одиноко – и ни одной девушки, которую я мог бы поцеловать рождественским утром.

Наверно, поэтому я и схватил воспаление легких.

Меня отвезли в санитарной машине в военный госпиталь на Комендантском острове в нью-йоркской гавани и уложили в постель в огромной палате, полной больных, страдающих людей. Не стало Рождества для Весли Джексона! Такое уж мое счастье – заболеть пневмонией, когда я так мечтал погулять по улицам, петь «Безмолвную ночь», целовать всех встречных девушек. Такова уж моя злосчастная доля – слечь в постель, когда все кругом полно любви и песен.

Не очень-то много было песен и любви в этом госпитале. «О младенец Христос!», это был сущий ад. Когда в кино вы смотрите картину о военном госпитале и видите красивую сестру милосердия, полную нежной заботы и сострадания, – так и знайте, вас обманули. Сиделки совсем не красивы и отнюдь не полны нежной заботы и сострадания. Большую часть времени о вас заботятся не сиделки, а другие солдаты. Ох уж эти мне сестры, Бог им простит! Это не женщины, а какие-то полицейские.

Женщина из Красного Креста с мокрым от холода носом и с усами подошла к моей кровати и разбудила, чтобы спросить, не хочу ли я конфетки с рождественской елки. Я не мог удержаться и ответил:

– Нет, не надо. Дайте мне хоть умереть спокойно.

Если хотите знать, кто в этом госпитале ухаживал за больными, я вам скажу. За больными ухаживали больные же. Легкобольные – за тяжелобольными. Они не давали им лекарств, но именно они приносили исцеление. Они садились около кровати и дежурили. Сидели молча. Сидят себе спокойно и молчат, а когда тяжелобольной очнется, он видит – сидит возле него кто-то, он даже не знает, кто такой, но знает – это брат. Я все это знаю хорошо, потому что, когда я очнулся, мой брат милосердный сидел возле меня. Это был один японский парнишка, который служил в американской армии. Он мне тогда не улыбнулся и ничего не сказал. Просто сидел рядом: он уже выздоравливал и ждал, чтобы и мне стало лучше.

В руках у него был маленький, высохший золотой апельсин, но он знал, что в этот момент мне не захочется апельсина, и мне даже не нужно было качать головой, чтобы он это понял. Он знал это и так и положил апельсин на столик, чтобы я мог съесть его, когда захочу. Немного спустя я заснул, а когда проснулся, он все еще сидел рядом.

Мы такие же животные, как и всякие другие. Больные животные понимают друг друга, даже если не принадлежат к одному виду, и заботятся друг о друге. Кто бы он ни был, этот японский мальчик, а мне он был доктором в госпитале. Мне даже не удалось разглядеть его как следует, слишком тяжело я был болен, а к тому времени, когда мне стало лучше настолько, что я мог сидеть навытяжку при утреннем обходе армейских врачей, его уже не было. А на столе лежали три маленьких, высохших золотых апельсина, оставленных им для меня. Спасибо роду человеческому за сердечную доброту, которая проявилась так щедро и скромно в этом парнишке. Армейские врачи исправно давали мне лекарства, но с таким же успехом они могли бы давать его зверю в клетке или бактериям в пробирке. Ведь болезнь гнездится не только в теле, верно?

Однажды вечером, еще в госпитале, я вдруг услышал, что идет уже 1943 год, но, черт возьми, я ведь не знал, что произошло к концу 1942-го. Виктор Тоска пытался меня навестить, но ему не позволили, потому что, во-первых, я был слишком слаб, а во-вторых, в нашу палату вообще посетителей не допускали. И я его увидел, только когда, качаясь и едва держась на ногах, вышел из госпиталя. Это было уже почти в конце января.

Мне хотелось сейчас же повидать и Джо Фоксхола, но Виктор сказал, что Джо попал в неприятную историю и в наказание его отправили в другой лагерь, в Огайо.

Мы с Виктором сидели в маленьком ресторанчике в Бэттери и пили кофе.

– В какую же это историю? – спросил я.

– Он крупно поговорил с ротным командиром, – сказал Виктор.

– О чем же это?

– О чем-то там они повздорили, – сказал Виктор. – Его хотели было предать военному суду, а потом решили, что не стоит. И сослали вместо того в Огайо.

– А что это за часть, к которой мы причислены?

– Сам увидишь.

– Что, так скверно?

– Сплошные угрозы.

– Чем же они угрожают?

– Послать в Северную Африку или на Тихий океан.

– А кто они такие?

– Шайка мошенников! Чтобы избежать мобилизации, они пошли в армию добровольцами и получили офицерские чины как технические эксперты. Только, по-моему, все это вздор – какие они там эксперты.

– А ротный командир у нас кто?

– Парень из «Юниверсел».

– Что это значит?

– «Юниверсел пикчерс», кинофабрика.

– Ты хочешь сказать, он киноактер?

– Нет. Дядя у него – член правления.

– Ну, а сам-то он кто?

– Говорят, таскал пленку из одного конца студии в другой.

– Ничего не понимаю!

– Да и вся наша часть из таких. Это, по сути дела, клуб, куда не так-то легко принимают.

– Что же для этого требуется?

– Не могу сказать точно. Знаю только, что ни один из них не умеет держать в руках винтовку.

– Ну а тебя что заставляют делать?

– Дневалить по кухне, – сказал Виктор. – И по казарме. И нести караул. И в школу ходить.

– А чему учат в школе?

– Чтению карты и военной администрации.

– Так. Ну а сержант там какой?

– Этот – кадровик. Единственный человек в подразделении, который знает свое дело. Без него бы тут все давно развалилось. Несчастнейший человек.

– Отчего?

– Один за всех работает.

– Почему?

– Да потому что все они – кто из «Юниверсела», кто от Цорнеров, кто из «Колумбии», или «Метро», или «Р.К.О.»[2]Самые счастливые люди на свете.

– Ты шутишь?

– Нет, – сказал Виктор. – Приходишь на службу, козыряешь там кому-нибудь из них, а он тебя возвращает и приказывает отдать честь еще раз – мол, недостаточно четко делаешь. «Вы что, первый день в армии?» – спрашивает он. А сам прилетел на самолете из Голливуда каких-нибудь четыре дня назад и сразу нарядился в розовые штаны. Майор!

– А как с рядовыми?

– Есть члены и нечлены.

– Что это значит?

– Члены – это люди с положением, они не обязаны выполнять грязную работу и водят компанию с офицерами. Называют их по имени, болтают о Сэме Голдвине и Л.Б. Мейере и высмеивают свое начальство.