с заключенными. Им строго запрещалось передвигаться по лагерю иначе, как бегом. Они часами стояли на перекличках, нередко весь день и всю ночь, в самую суровую погоду. Не имело значения, что многие падали замертво от усталости или массово попадали в лазарет. Удары, пинки, натравливания собак были повседневностью. Иногда в жестокий мороз заключенные должны были снимать рукавицы, из-за чего происходили бесчисленные обморожения. […]

Одним из самых страшных мест в концентрационном лагере была каменоломня. Когда заключенные выходили, уже становилось ясно, «кого сегодня не будет». Эти назначенные лагерной администрацией заключенные переносили камни бегом. Капо непрерывно подгоняли их палками. С узников постоянно падали шапки, потому что их били по головам. Свидетели видели заключенных, которых избивали до полусмерти, а затем бросали к раскаленной докрасна печи, и их раны разбухали и чудовищно воспалялись. Члены СС также наблюдали за тем, как с помощью трубы в желудки заключенных вливали полные ведра воды, а затем топтали несчастных. Измученные заключенные бежали к периметру безопасности, и тогда в них стреляли. Подобные расстрелы всегда происходили между 59-м и 61-м постами, которые заключенные предпочитали, потому что это место хорошо простреливалось и они могли надеяться на быструю смерть.

Фрау Кох выражала надежду, что имя ее мужа приобретет за границей настолько дурную славу, что дома никто не посмеет преследовать его, чтобы не внушить тем самым доверие к вражеской пропаганде.

Морген никогда не ставил эти издевательства в основу каких-либо обвинений против Коха — его целью были более серьезные преступления, — но он демонстрировал неподдельное сострадание к жертвам, из которых все были заключенными, а многие — евреями. В совокупности с его предыдущим рассказом о том, как жестоко обращались с евреями при поступлении в Бухенвальд, это показывает внимательное отношение к правам представителей других «рас», далекое от отношения, выраженного в докладной, которая рекомендовала проявить снисхождение к Паулю Клеезаттелю и в которой речь шла лишь о том, «чтобы поддерживать чистоту наших рядов», а не «защищать права вражеского народа»[246]. Причем это сострадание выражалось не в послевоенных показаниях, а в докладе о расследовании, написанном для суда СС.

Кох признался Моргену, что некоторых заключенных он отбирал в качестве жертв сразу по их прибытии в лагерь. Просматривая досье, он оценивал, заслуживают ли они жизни. Слово, которое использует здесь Морген, — вероятно, Кох сам использовал его в своем признании, — это «lebenswert», слово, сделавшее зловещую «карьеру» в Третьем рейхе и имевшее антоним «lebensunwert» — им обозначали душевно больных и инвалидов, которых убивали по программе «эвтаназии», учрежденной Гитлером в 1939 г. В карте таких пациентов делали отметку «lebensunwertes Leben», что можно перевести как «существо, недостойное жизни» или как «жизнь, недостойная жизни» — и, конечно, Кох оценивал своих заключенных именно в таком ключе.

Некоторые жертвы он выбирал всего лишь по прихоти[247]:

Однажды он приказал убить заключенного просто потому, что тот имел несчастье попасться Коху на глаза в трех разных лагерях. После того как Коху доложили об этом убийстве, он с удовлетворением сказал: «Больше эта птица не будет везде за мной летать».

Однако в основном Кох обращал внимание на убийц и рецидивистов. Кого-то сразу присылали для одиночного заключения, других изолировали позже. Кох писал фамилию или номер на клочке бумаги и передавал его своему подчиненному Мартину Зоммеру, который помещал заключенного в камеру. Через несколько дней его убивали. Затем лагерный врач подписывал фиктивную историю болезни, госпитализации и смерти, так что все выглядело законно. Некоторые жертвы даже подвергались вскрытию, так что установить реальную причину смерти было невозможно.

Хотя в докладе Моргена описываются все убийства Коха, его обвинительное заключение ограничивается тремя случаями. Давая показания на суде по военным преступлениям в 1947 г., он объяснял: «Я ограничился доказательствами только таких преступлений Коха и Ховена, которых было достаточно для смертного приговора, а он без колебаний мог быть вынесен каждому»[248]. Среди убийств, в которых Морген обвинял Коха, были расстрелы заключенных Пайкса и Кремера. Кремер был популярной в Германии фигурой, социалистом, депутатом рейхстага[249]. Вероятно, в Бухенвальд он попал как политический заключенный. Его определили санитаром в лагерный госпиталь, где он стал незаменимым врачом-самоучкой и администратором. Однажды ему довелось лечить принца Вальдек-Пирмонтского, посетившего Бухенвальд в качестве высшего руководителя СС и полиции в регионе[250].

Вальдек приказал освободить Кремера и его сотрудника Пайкса[251]. Однако прежде, чем его приказ мог быть выполнен, пришло сообщение, что Кремер и Пайкс были «застрелены при попытке к бегству». Было очевидно, что это объяснение лживо: Кремер был хромым и не мог бы бежать, даже если бы захотел, поэтому Вальдек инициировал расследование.

Морген за время пребывания в Бухенвальде выяснил, что Кох послал Кремера и Пайкса работать в команде за пределами лагеря, распорядившись застрелить их[252]. Это задание было поручено гауптшарфюреру Бланку, который был известен среди заключенных своими расстрелами при «побегах»[253]. Морген так и не выяснил мотивы Коха, но его доклад предполагает, что Кремер и Пайкс стали свидетелями незаконного присвоения Кохом средств, «внесенных» богатыми заключенными в госпиталь для нужд узников[254]. Один из выживших в лагере сообщал другое. Согласно его воспоминаниям, дело было не в присвоении Кохом денег, а в том, что Кремер знал о заболевании Коха — о сифилисе, который тот подхватил во время поездки в Норвегию[255].

Перечень жертв Коха, составленный Моргеном, включает и группу евреев. Тут важен контекст[256]:

[…] после покушения на жизнь фюрера в Мюнхене [в ноябре 1939 г.] Кох, действуя по собственной инициативе, расстрелял 18–20 известных евреев в качестве ответной меры. С офицерами-соучастниками и младшими офицерами была договоренность о том, что эти убийства будут представлены местным властям, прежде всего полиции, как произошедшие при попытке массового побега. […] Но впоследствии некоторые из офицеров одумались и отказались давать такие показания. С учетом такого развития событий другим, младшим, офицерам пришлось заявить, что некоторых беглецов расстреляли они, в результате чего количество учтенных расстрелянных оказалось больше количества трупов. По этой причине группенфюрер СС [Теодор] Эйке [командир соединений СС «Мертвая голова»] сказал штандартенфюреру Коху, что каждый имеет право разделять народный гнев, но не проявлять его.

Морген упоминает убийство этих евреев при описании «общей атмосферы во времена Коха», а не в формальном обвинении. В данном контексте он обращает внимание на то, что у Коха не было санкции на убийство заключенных по собственной инициативе точно так же, как