«в обычной жизни люди тоже так или иначе умирают»; эпидемии — «администрация концентрационных лагерей делала все, что было в их силах, для предотвращения вспышек эпидемий»; драки среди заключенных — «в этих смертях следует винить узников лагеря»; и даже присутствие среди заключенных представителей интеллигенции — «они, конечно, умирают быстрее других». Этот перечень едва ли не смешон в качестве попытки выгородить эсэсовцев, но Моргена вызывали в суд как свидетеля защиты, и он объяснял, что всего лишь пытается возложить вину на того, на кого следует, а именно и прежде всего — на людей, создавших систему концентрационных лагерей. «Возвращаясь к истинным причинам, — говорит он, — мы видим, что дело было в создании концентрационных лагерей как таковых. […] Я должен повторить еще раз и еще, что виновны власти, которые проводили эту безумную политику»[213]. Разумеется, такая формулировка косвенно реабилитирует СС.

Наконец, третье и последнее: Морген был чувствителен к конкретным проявлениям жестокости, но нечувствителен к страданиям вообще. Его нравственное чувство воспламеняло то зло, которое преднамеренно причиняли невинным жертвам жестокие люди. Он считал систему концлагерей порочной, потому что она давала злым людям свободу творить злые дела. Его возмущало то, что эти люди превращали жизнь заключенных в ад, но его не слишком заботило то, что сами условия уже были адскими, поскольку эта ситуация создавалась не конкретными злодеями. В 1945 г., когда вокруг рушился Третий рейх, а беженцы спасались от приближавшихся со всех сторон фронтов, Морген вновь посвятил себя войне с преступностью в рядах СС, будто не замечая бедствий войны реальной. Это равнодушие к страданиям, но не к преступлениям может объяснить несоответствие между его неприязнью к представителям человеческого «шлака», которые мучили заключенных, и удовлетворенностью условиями, в которых заключенные жили.

8. Карл Отто Кох

Бухенвальд, июль 1943 г.[214] Бухенвальдское расследование Моргена сосредоточилось на бывшем коменданте Карле Отто Кохе, при котором условия, согласно Пистеру, были «совсем другими». К моменту визита Моргена Кох уже был комендантом лагеря Майданек в Люблине — с этой должности он был впоследствии снят, — и большинство старших офицеров его команды также получили новые назначения[215].

Несколькими годами ранее, когда Кох еще был в Бухенвальде, он попал под подозрение в совершении финансовых преступлений. Председатель суда СС и полиции в Касселе, наследный принц Вальдек-Пирмонтский[216], посадил Коха на время следствия в тюрьму, но Гиммлер распорядился выпустить его и издал распоряжение, позднее получившее название «lex Waldeck», — приказ, запрещающий брать под арест любого коменданта без разрешения самого Гиммлера[217]. В конечном счете следствие приостановилось за недостаточностью улик (Кох принуждал свидетелей к даче ложных показаний)[218].

Морген решил возобновить расследование дела Коха «по собственной инициативе» [auf eigene Faust], как «фанатик справедливости»[219]. Он провел обыски в домах тех, кто входил в прежнюю бухенвальдскую команду Коха, — эти люди теперь занимали другие должности, но все еще имели дома в Веймаре. Там обнаружились огромное количество золота и обстановка, не соответствующая их легальным доходам, поэтому Морген допросил их и проверил банковские счета. Выяснилось, что счета эти внезапно увеличились после «еврейской акции» 1938 г. (Такое отвлекающее словосочетание Морген использовал для обозначения печально известного погрома «Хрустальная ночь».)

Собранные доказательства Морген привез в Берлин советнику Гиммлера по юридическим вопросам Хорсту Бендеру. Бендер сказал, что Морген появился вовремя, поскольку Гиммлер только что подписал приказ о приостановке дела, возбужденного против Коха принцем Вальдеком[220].

Однако расследование дела Коха и его бухенвальдского персонала привело Моргена в следующее место службы подозреваемого — в Люблин, где всплыли сведения о еще более крупных должностных преступлениях. Таким образом Морген получил картину масштабной коррупции во множестве концлагерей и на этом основании запросил санкции на расследование правонарушений во всей системе. Ознакомившись с доказательствами Моргена, которые представил Бендер, Гиммлер уже не мог отменить новое расследование и в то же время настаивать на необходимости блюсти чистоту рядов СС. Морген рассказывал[221]:

Я должен был расследовать эти преступления во всей их полноте, чтобы обилие материала заставило Гиммлера убедиться: […] это заложено в систему, чтобы такие преступления совершались и оставались незамеченными. Я всегда преодолевал сопротивление в высших инстанциях СС, когда говорил им: «Вы же хотите, чтобы СС были незапятнанны» и т. п. Конечно, они сдавались и говорили: «Да». Я считал такую линию поведения наиболее эффективной, поскольку хотел помогать людям, а не просто делать красивые жесты.

Поэтому Гиммлер предоставил Моргену свободу действий и приказал соответствующим службам содействовать ему. Отныне Морген мог беспрепятственно попасть в любой концентрационный лагерь для расследования коррупции. Ему также дали небольшую команду, которую он отправил в Люблин для сбора улик.

Теперь Морген попытался вернуть Коха в Бухенвальд. Когда тот не приехал назначенным поездом, Морген подумал: «Парень решил удрать [Der Kerl ist getürmt]». Однако машину Коха заметили несущейся на огромной скорости из Берлина в Бухенвальд — Кох ехал к своему дому. Морген бросился туда в сопровождении главного судьи СС Вернера Паульмана[222]:

Мы отправились к нему на виллу. Уже наступила полночь. Стояла непроглядная тьма. Ни звука. Ничего. Его машину видно не было. Я позвонил. Все было тихо. Никаких движений. Я ударил в дверь каблуком. Ничего! Внезапно мы услышали звук шагов. Напряжение усиливалось. Включился свет. Это был довольно драматичный момент. Паульман сказал: «Приготовьте свой пистолет, дело идет к перестрелке». А затем появился хозяин. В домашнем халате, совершенно невозмутимый. «Что вы хотите?» Паульман сказал: «Мы должны задать вам вопросы. Лучше оденьтесь». «Хорошо, — сказал он, — я только что приехал и хотел освежиться». Он приехал туда и сначала хотел узнать у жены, что случилось в Бухенвальде. […] А затем я допрашивал его всю ночь. Хитрейшая лиса из всех, которых я когда-либо видел, — и при этом холодный как лед. Без каких-либо человеческих чувств. Могло сложиться впечатление, что это не человек, а просто мозг. Он отвечал очень, очень осторожно и находил объяснения для всего. Я ему не верил. Затем я его арестовал.

Арест был произведен 24 августа 1943 г. Фрау Кох арестовали позднее в тот же день[223].

Расследование по делу Коха и его сообщников продолжалось до 1944 г. Узники Бухенвальда быстро узнали о деятельности Моргена, и им было известно, что эсэсовская охрана опасалась результатов расследования[224]:

Множество свидетелей из числа эсэсовцев и заключенных дали показания. Председателя суда СС д-ра Моргена очень боялись и ненавидели все эсэсовские