французов и их война является справедливой. «Это случилось потому, что в Его интересах (в интересах Бога — О.Т.) было, чтобы англичане, у которых много сил, проиграли… Да пребудет Господь всемогущий, и пусть он молится за благо христиан!», отмечал Панкрацио Джустиниани[508]. Наиболее же ясно мысль об избранности французского народа выразил Матье Томассен: «Таким образом, восстановление и отвоевание Франции стало чудом. И пусть знает каждый, что Господь показывал и показывает ежедневно, что он любил и любит Французское королевство и специально избрал его в качестве своего наследия, чтобы с Божьей помощью поддерживать и устанавливать католическую веру, а потому Господь не хочет его погибели. Но из всех знаков любви, которые Господь даровал Франции, не было другого такого же великого и чудесного, как эта Дева»[509]. Еще важнее, с точки зрения политической пропаганды, являлась связь между победами Жанны д'Арк и законностью притязаний дофина Карла на французский престол, которую они подтверждали[510]. В 1456 г. эта мысль стала одним из основных лейтмотивов процесса по реабилитации Орлеанской Девы[511].

Тем не менее, двойное обвинение Жанны д'Арк в сексуальной распущенности и колдовстве, которое попытались таким образом отвести от нее сторонники Карла VII, дабы укрепить его собственные позиции, далеко не сразу оказалось забыто. Оно регулярно возникало в последующие столетия, причем не только у английских авторов, как можно было бы подумать, но и у их французских коллег, которые точно так же сомневались в безгрешности Девы и чистоте ее помыслов[512]. Эта устойчивая традиция как нельзя лучше, с моей точки зрения, демонстрирует, насколько живучей оказалась схема, предложенная в середине XII в. Иоанном Солсберийским, насколько большую роль она играла в политической культуре европейского общества не только эпохи Средневековья, но и Нового времени.

Вместе с тем, история Жанны д'Арк — как и история Валентины Висконти — показывает, что процессы, названные Жаком Шиффоло политико-религиозными, отнюдь не прекратили свое существование в начале XIV в., но продолжались и позднее, став более продуманными и более изощренными в плане обвинений, хотя и затрагивали те же самые — высшие — слои общества. Их долгую жизнь обеспечивала в том числе и теория Иоанна Солсберийского.

На защите отечества

Глава 5.

Королевство дьявола

Как мы помним, одной из основных проблем, рассмотренных в «Поликратике» Иоанна Солсберийского, являлось присутствие при дворе правителя дурных советников, склоняющих его к принятию неверных решений в делах управления страной. Среди них особо опасаться следовало, по мнению английского схоластика, ведьм и колдунов, подталкивающих своих сеньоров на путь разврата, — идея, получившая самое широкое распространение в последующие века как в Англии, так и на континенте. Однако вместе с тем Иоанн предупреждал читателей о еще большей опасности, которую таило в себе подобное соседство: король или любой иной правитель, подпавший под столь тлетворное влияние, автоматически оказывался в лапах дьявола и становился тираном, т. е. самим Люцифером[513]. Власть такого человека приносила лишь страдания его подданным и гибель всей стране[514]. Эта идея также получила развитие у европейских интеллектуалов[515].

Но если светский правитель мог обернуться истинным дьяволом, то и обратная ситуация, с точки зрения людей Средневековья, была вполне допустима. Нечистый — при помощи своих адептов, ведьм и колдунов, — оказывался способен создать собственное королевство, причем не в геенне огненной, а на земле.

Антитеза Царство Божие / царство дьявола возникла уже в первые века христианства. Так, Псевдо-Климент в «Гомилиях» (II или III в.н. э.) рассуждал о «гармонии зла» (mali harmonia), т. е. о созданном Господом подлунном мире, в котором правят злоба и несправедливость. Ему противопоставлялось вечное Царствие Божье, располагающееся на небесах и преисполненное справедливости[516]. Человек же, как существо, наделенное свободой воли, мог сам выбирать, которое из двух «царств» предпочесть[517].

Христианские авторы определяли царство дьявола и его местоположение по-разному. Это мог быть и ад, и земное «государство», и отдельные народы — например, библейские Гог и Магог[518], вполне реальные евреи или арабы[519], а также все грешники в целом, без какой бы то ни было географической или этнографической привязки. Последний вариант подробно разрабатывался Блаженным Августином: его система двух Градов описывалась в категориях морально-нравственных — как два «сообщества», состоящие из истинно верующих и их противников[520].

Однако, если существовали подобные «государства», то в них имелись и соответствующие властители — Господь и дьявол, его вечный соперник[521]. И если у Псевдо-Климента они еще не были четко обозначены[522], то Августин говорил о них прямо, как, впрочем, и его ученик Проспер Аквитанский (ок. 390 — ок. 460)[523]. Дьявол при этом, как и Иисус Христос, описывался именно как светский правитель — восседающий на троне[524], одетый «в царские одежды, диадему из драгоценных камней и золота и в золотые же башмаки»[525].

Под стать правителю в воображении средневековых интеллектуалов возникал и собирательный образ его подданных. Прежде всего ими объявлялись все без исключения грешники, погрязшие в пороках и не желающие исповедоваться в своих проступках. «Как святые — члены Христа, так нечестивые — члены дьявола», замечал Амвросий Медиоланский (ок. 340–397) в «Толкованиях на псалмы»[526]. Следом, что было совершенно логично, под власть Нечистого оказывались «отданы» еретики, отрицавшие христианские догматы, презиравшие истинную церковь и, таким образом, отказывавшиеся от самого Господа: «Еретик отделяется от Бога живого и истинного и присоединяется к дьяволу и ангелам его»[527]. Сюда же, с точки зрения средневековых авторов и их читателей, относились и ведьмы с колдунами, которые со временем выделились в самостоятельную группу грешников и начали именоваться сектой[528].

Поначалу — в полном соответствии с христианской экзегезой — адепты Нечистого описывались как поклоняющиеся другому божеству. В этом качестве в каноне Episcopi (IX в.), как я уже упоминала, фигурировала языческая Диана[529]. Однако в «Декретах» Бурхарда Вормсского (XI в.) в качестве предводителя ведьм и колдунов выступал уже сам дьявол[530]. Та же идея развивалась и в последующие века. Конрад Марбургский (ум. 1233), первый инквизитор, действовавший в германских землях и жестоко расправлявшийся с местными катарами и вальденсами, полагал своих противников не просто еретиками, но «зловредной сектой [сторонников] Люцифера» (pestifera secta Luciferanorum), на встречи с которым они являются под покровом ночи и которому приносят клятву верности, целуя в зад