– Спасибо! – хотел крикнуть Анатолий.

Но слова благодарности застряли у него в горле, когда он разглядел Обходчика. Вместо привычного брезентового плаща с капюшоном тот зачем-то напялил на себя белый халат, а продолговатый цилиндр в руке при ближайшем рассмотрении оказался огромным, наполненным прозрачной жидкостью шприцем с длинной иглой.

– Думаю, с этим молодым человеком возникнут проблемы, – сказал белый халат. – Слишком неадекватная реакция на препарат. Видишь язвы на ногах? Подозреваю, что это следствие поражения химическим оружием. Возможно, затронуты периферийные ткани, а это существенно замедляет кровоток. Такая форма патологии отмечена еще у фараонов в Древнем Египте. С точки зрения эксперимента юноша будет весьма интересен, но я бы предпочел не иметь пациента с трофическими язвами. Возможно отторжение.

– Может, и не мучиться с ним?

– Попробуем еще раз. Если нет, тогда спишем в расход…

Голос принадлежал ненавистному Корбуту.

Анатолий распахнул глаза. Его руки были прикручены проволокой к стальному каркасу кровати. И как он мог надеяться, что ему позволят войти в лабораторию на своих ногах! Никита очень осторожен и не любит допускать ошибок. Их усыпили и приволокли к профессору, как семь деревянных чурок. Анатолий попытался поднять голову. Удалось всего на пару сантиметров. Мешал широкий брезентовый ремень, переброшенный через шею. И все же немного увеличить обзор получилось.

Анатолий находился в просторном помещении. На стенах лаборатории, вопреки представлениям Анатолия, не было и намека на кафель. Цемент, которым они были оштукатурены, местами потрескался, а кое-где и вовсе обвалился, обнажив красную кладку. Совсем как поверхностные раны на кирпичном теле комнаты. На стенах тут и там были развешаны плакаты, пестревшие графиками и формулами. С потолка свисали на проводах многочисленные лампы накаливания без плафонов. Красные не жалели света для своего профессора. Однако его обилие не делало помещение уютным, даже наоборот. От яркого света нельзя было скрыться. У людей в этой комнате отсутствовали тени. «Как у вампиров в байках», – подумал Толя.

По периметру лаборатории были расставлены узкие столы. Множество колб, бутылок и металлических сосудов стояли на них особняком или соединялись в одну систему с помощью специальных стеклянных трубок или шлангов. Над ними сосредоточенно колдовали трое молчаливых профессорских ассистентов. Сам Корбут в сопровождении верного Никиты расхаживал вдоль ряда сваренных из железных труб коек, больше напоминавших дыбы. Их было ровно семь, и Анатолий занимал последнюю, ближайшую к двери.

Возле каждой кровати возвышались штативы. В укрепленных на них бутылках булькала прозрачная жидкость. От бутылок шли прозрачные трубки капельниц, заканчивающиеся иглами, воткнутыми в руки спящих людей.

В отдалении цементный пол попирал механический монстр, состоявший из множества непонятных устройств, соединенных разноцветными проводами, из датчиков, ощетинившихся иглами латунных обручей, которые, судя по диаметрам, предназначены были для захвата головы, рук и ног. Не это ли та самая адская машина, в которой профессор доводит генную модификацию до совершенства?

Рядом с Анатолием находилась кровать Кольки. Его бледное лицо выглядело умиротворенным, ресницы чуть подрагивали. Колька уже находился в пути, его ждала конечная станция «Новая раса». Но Толю, похоже, поезд судьбы мчал в другом направлении. Его организм не желал сдаваться и сопротивлялся вторжению извне из последних сил.

Анатолий вспомнил слова профессора, услышанные сразу после того, как выбрался из забытья. Как он сказал? Слишком бурная реакция на препарат. Трофические язвы. Отторжение. Надо любым способом прервать эксперимент! Еще раз! Еще один, последний раз!

В отчаянной попытке освободиться Анатолий напряг мышцы. Проволока с легкостью выдержала натиск, а возившийся с капельницей профессор повернулся к буйному пациенту:

– Не стоит этого делать, молодой человек. Проволока вопьется в кожу и причинит боль. Вы, кажется, пытаетесь рассмотреть мою лабораторию? Вы лежите, лежите, я и так вам все с удовольствием расскажу. Прямо над нами – знаменитый дом на Лубянке. Самое старое из зданий площади, стены которого помнят самого Дзержинского. Протяженность подвалов дома на Лубянке не знает никто. Моя лаборатория – это махонькая часть подземных коммуникаций Лубянской площади. Тут ведь раньше весь квартал принадлежал КГБ, и над землей, и под ней. Да-да, и в подвалах «Детского Мира» врагов народа в печах жгли. Но меня эта область деятельности Конторы мало касалась. Я по научной части. Скажу честно: горжусь своей причастностью к истории этого места. А уж кровавая она или нет – дело второе. Сколько легенд, сколько слухов ходило в свое время об этих казематах! Я ничуть не удивлен тому, что Лубянка нашла выход в Метро. Да-с. Не люди. Сама площадь просочилась сюда по капле. Она не успокоилась до тех пор, пока не дала знать о себе. Вы, кажется, идейный анархист? Так забудьте о своих идеях. Плюньте и разотрите. На Лубянке идеи не в цене. Здесь отсутствуют понятия добра и зла. И Бога здесь нет. Поэтому казнит и милует тот, кто сильнее в данный момент. Да-с. Еще до мединститута, когда я не умел отличить скальпеля от ранорасширителя, работал рядовым сотрудником Госбезопасности. Хорошо помню кочегара дядю Федю. Бывшего исполнителя. Сухонький такой старичок. Шуровал себе трехметровой кочергой в печи. Думаю, пенсионера пристроили к делу, чтобы он не шлялся по рюмочным и не болтал лишнего. А болтать ему было о чем. По моим прикидкам, счет клиентов дяди Феди шел на тысячи. Умер же палач тихо, по-домашнему. В своей постели, сжимая руки любимых детей, внуков и правнуков. Или вот еще одна забавная история. Один мой знакомый увлекался старыми табличками. Чуть увидит в подвале Лубянки что-нибудь стоящее, сразу летит туда с отверткой. Помнится, гордостью его коллекции была табличка «Осмотр тел». Он приколотил ее у себя в спальне. Прямо над изголовьем кровати. Барышень веселить. Да-с. А вы говорите – идеи.

Болтая, Корбут закончил возиться с капельницей и установил ее рядом с кроватью Анатолия.

– Такие вот дела, юноша, – вздохнул он, втыкая ему иглу в вену. – Теперь о вас. Интересненькие у вас язвы… Особенные… Что это было, химическая атака? Попали в передрягу? Боюсь, это осложнит эксперимент в том смысле, что все пойдет не так, как запланировано. Хотя мне, как естествоиспытателю, это будет даже интересно. В вашем случае при замене участков ДНК последствия могут быть самыми непредсказуемыми. Например, у вас появятся галлюцинации или видения. Будущее сможете предсказывать, если не станете полным идиотом. Или суперменом! Дружище, вы можете стать суперменом! Да-с. Именно суперменом. И не только в плане физических возможностей, хотя они невероятно расширятся. Главным вашим достоинством будет нечувствительность к радиации! Причем это качество вы сможете передавать своим потомкам! Ибо что есть человек, как не банк генетических данных? Просто-напросто контейнер с гаметами, нашими половыми клеточками. Есть вероятность того, что мне удастся сделать из вас этакого нового Адама. Прародителя новой расы. Вижу по лицу, что не особенно рады этому. Не слишком расстраивайтесь. Все это лишь честолюбивые мечты выжившего из ума ученого. На деле все может оказаться гораздо прозаичнее. Ваша химическая аномалия приведет к тому, что генетический модификатор окажется для организма безвреднее глюкозы и тогда… Если не получится сделать из вас нового Адама, мы познакомим вас с нашим кочегаром. Да, дружочек, кочегар – во все времена востребованная профессия. Дядя Федя, уходя на пенсию, так сказать, передал бесценный опыт. Вот, например, научил молодую поросль в рот приговоренным врагам народа теннисный мячик впихивать. Очень удобно. Попробуй-ка его оттуда сам достать потом, ха-ха. Главное, в затылок тогда не стрелять, потому что можно мячик запачкать или даже испортить, а их сейчас уже не производят. Так… Не напрягаем руку. Чудненько.