Я подскакиваю в кровати посреди ночи. Филипп, незаметно очутившийся рядом – человек-невидимка, призрак, – даже не шевелится. Вот она, вот эта мысль! Я поняла, что меня мучит – ее футболка. Розовая футболка с короткими рукавами, с пуговками спереди, удобная, летняя… Как же я ее сразу не узнала? На мертвой Ане Дудек, которую я нашла в парке, была моя футболка.

Брайтонскую набережную нещадно продувает холодный ветер. На бирюзовом парапете, как на насесте, ютятся огромные, размером с кошку, чайки. Дружно показывают морю хвост, словно там, сзади, нет ничего интересного, а вот впереди… Между тем за парапетом все – оливково-зеленое и пенно-белое; небо бледное, серое, со слабой голубизной; вспухает, поднимается волна, как крыло самолета… надвигается, обрушивается на берег… и исчезает, просачиваясь между галькой. Пробегает собака; глупые полосатые чайки, хлопая крыльями, крича, беспорядочно срываются с места. И усаживаются на тот же парапет несколькими метрами дальше. Воздух напоен озоном, запахом дизеля и свежеподжаренных пончиков.

– Мне море больше всего нравится зимой, – говорю я. – А тебе? Цвета такие… И вообще… Очень романтично.

Филипп еле бредет, опустив голову. Телефон он выключил. Все утро молчаливый, совсем как неживой. Но, надо полагать, старается…

– Помнишь, как я работала в «Ньюснайт» и отвечала за организацию всяких политических конференций? Ты как-то удрал с работы и примчался ко мне в Блэкпул. Помнишь тот замызганный отель? Весь стеклянный, только окна затонированы. И кругом нелепые пыльные жалюзи – так что обзора не было совсем никакого.

Филипп издает неопределенный звук, который можно принять за согласие – да, было, мол, такое; и гостиница с вертикальными жалюзи действительно существовала…

– Где пообедаем?

– Мне все равно. – Филипп прочищает горло. – Выбирай ты.

Не буду думать, что все у нас идет наперекосяк. И о том, что его «все равно» относится не столько к выбору кафе, сколько ко мне самой… Где там мой энтузиазм? Его и так немного, да и тот, что есть, все норовит от меня ускакать. Чем предаваться печальным мыслям, лучше вспомнить о планах. Осмотр Королевского павильона, разглядывание витрин изящных магазинчиков в квартале Лэйнс. Букинистические книги и винтажные платья, авторская кухонная утварь…

– Знаешь, я еще не особенно проголодалась, – бодро объявляю я. – Решим позже.

…Моя жизнь вернулась на круги своя. Поверить в то, что связанный с Аней Дудек кошмар хоть когда-нибудь закончится, было трудно. Но, похоже, все позади. Филипп либо вечно отсутствовал, либо отсутствующе присутствовал. По-моему, он совсем не спал. А вот мне повезло прожить три рутинных дня – работа, дом, Милли, ужин, нерегулярный бег… Отличный способ отвлечься от неприятных мыслей. Почти все время у дома (или где удавалось приткнуться; все-таки парковка в Тоуст-Рэк – это целое состязание «кто кого опередит») в машине дежурил полицейский. Судя по короткой стрижке, тот же, кто во вторник отвозил меня в участок. Хотя стопроцентной уверенности нет. Нет также уверенности – и спрашивать я не собираюсь! – в том, зачем его ко мне приставили: охранять? следить?

Где-то на задворках сознания постоянно маячила мысль о полиции. Чего они от меня хотят? Зачем я им нужна? Но иногда об этом удавалось забыть. Каждый раз, поймав себя на том, что думаю об убийстве, я приказывала себе переключиться.

В «Добром утре» обсуждение моего «сурового испытания» тоже сошло на нет. Боюсь, правда, что вытеснили его совсем не веселые события – резня в американском университетском городке на Среднем Западе, вторая волна кризиса у нас и экономический хаос в Европе. В среду Терри объявила:

– Так, ребята. Распоряжение сверху. Нам отводится роль света в конце туннеля. Пляшущие медведи, сахарная вата, кексы – сами понимаете, что к чему.

Свою долю внес и ажиотаж вокруг звезды сериала «Холлиокс», участвующей в проекте «Танцы на льду». В результате мои приключения с мертвым телом вылетели у всех из головы. И слава богу!

Никаких новых звонков от журналистов, никаких фотографов – тишь да гладь. Родители Филиппа, как и планировалось, в среду отправились в круиз. Я позвонила Маргарет в самый разгар их сборов и успокоила, объяснив, что повода для тревоги нет совершенно, это была обычная газетная шумиха, не более. К их возвращению, заверила я, все уже забудется.

– Пообещай, если понадобится, обратиться к нам за помощью!

– Обещаю. Не переживайте. Наслаждайтесь путешествием!

В четверг позвонила Джуд Моррис – под предлогом того, что забыла у меня кое-что спросить про школьный вечер по сбору средств. Перед аукционом состоится викторина. Хочу ли я в ней участвовать? Или, может, до своего выхода на сцену предпочла бы потусоваться за кулисами вместе с самой Джуд и другими членами родительского комитета? Я ответила, что участвовать в викторине меня никто не приглашал, и мне больше нравится перспектива пообщаться с родителями. Тем более если там будет Джуд.

Помявшись, она поинтересовалась:

– У вас все в порядке?

– Конечно! Все отлично. Стало поспокойнее, спасибо.

– Просто… Во вторник Рейчел Куртис выгуливала собаку и видела, как вы уезжали на полицейской машине…

– А-а… Поди ж ты!.. Ну да. Было дело.

– И? Что случилось?

Надо было ей рассказать. Я же обещала не врать. Такой чудесный шанс завоевать ее дружбу! Но… Если просочится еще больше информации и это дойдет до продюсерской компании… И раздуется из этой мухи та-а-акой слон…

– Я уже еле живая от всего этого, – уклончиво сообщаю я.

– Представляю… Может, вам нужна помощь? Я готова…

– Когда все немного уляжется, я выдам вам свои тайны за бутылочкой вина.

«Да оставьте вы меня в покое!!!»

– Обязательно. Держитесь. Еще увидимся.

Оставила.

…Мускатная тыква, имбирный суп и домашний ржаной хлеб (сам сказал, чтобы выбирала я!). Мы обедаем на Норс-Лэйн, в уютном магазинчике-кафе, предлагающем здоровую пищу. Столешница – лакированная сосновая доска медового цвета – на ощупь липкая. Белая солонка и черная перечница, соединяясь вместе, образуют из двух половинок одно целое обнаженное тело.

– Это что, эротика? – спрашиваю я Филиппа.

Он морщится. Глаза красные – весна, начинается аллергия на пыльцу.

– Скорее – гермафродитика.

Несмотря ни на что, я все еще его люблю. Мысль мелькает отрешенно, будто я гляжу на нас с огромной высоты. В животе почему-то екает. Эта морщинка на носу, забавное «-ка» в конце слова «гермафродит»… Вербальный якорь… вот почему. Говорят, в гармоничных отношениях партнеры сливаются воедино, становятся одним целым… Как там у Платона? «Любовь – это жажда целостности и стремление к ней». Я так давно перестала замечать, что люблю своего мужа… Если бы только взаимная любовь была такой же глубокой и пылкой, как безответное чувство; если бы она не воспринималась как привычка! Но раньше мне было невдомек, что я живу в райском блаженстве… Теперь же, когда Филипп отдалился, я вижу его четче, яснее. И весь он – его лицо, кожа, острый ум – жгучее напоминание о том, во что я когда-то влюбилась. Какая мýка сознавать – все это должно быть моим, но… больше не мое…