отношений эти два человека понимали по-разному, поэтому мощный кулак фарга мгновенно заткнул изрыгающий ругательства рот противника.

Молниеносная стычка так привлекла всеобщее внимание, что никто кроме Лавы, не заметил, как вылетевшая из рук гавелина фляга, сделав замысловатый пирует, плюхнулась на колени сидящего Джэбэ-нойона. Степной князь утер рукавом мокрое лицо и уставился на ширящееся темное пятно на своем дорогом халате.

Он не успел еще ничего сказать, как двое его бойцов бросились к фаргу, требуя извинений, но тот, как и предсказывал Лава, уже не разбирал, кто есть кто. Хлестким ударом он свернул челюсть одному степному крепышу и, не задумываясь, уложил второго. Тут уж началось настоящее безумие. Гавелины кинулись на стоящего фарга, словно стая гиен на буйвола. На помощь товарищу подоспели остальные фарги, но теперь они вдруг оказались в кольце озлобленных степняков и озверевших гавелинов.

Глядя на шумную свалку, Ранди уже было собравшийся подбросить в огонь суковатую палку, резко передумал и, примерившись к ее весу, поднялся, намереваясь вмешаться. Его взгляд на миг метнулся к Лаве, словно спрашивая: «Пора?», и тот, чуть качнув головой, также молча ответил: «Рано».

Накатывающие волны низкорослых степняков и гавелинов разбивались, словно о крутой утес, о стоящих плотной стеной фаргов. Работая кулаками, как одна многорукая машина, они с завидным спокойствием перемалывали лезущую на них превосходящую числом толпу.

Дикий Кот топтался от нетерпения, поглядывая на Лаву, но тот все также невозмутимо сидел, прислонившись к камню и прикрыв глаза.

«Это хорошо, что прорвало сейчас, — мысли сами текли в голове сотника. — Пусть выпустят пар».

Размышления не мешали ему следить за перипетиями схватки, оценивая действия подопечных. Фарги сжались в круг, отбиваясь от наседающих врагов, и получили молчаливое одобрение: «Молодцы, держать, держать строй!» Какой-то щуплый гавелин, снесенный мощным ударом, вылетел из толпы и растянулся во весь рост. Через мгновение он вскочил и, утерев льющуюся из носа кровь, вновь кинулся в драку.

Лава поощрительно хмыкнул: «Кто бы мог подумать! Стойкий парнишка!»

Эта схватка давала ему краткую характеристику на каждого, и даже не участвовавшие в свалке тонгуры тоже получили свою толику внимания, но больше всех Лаву занимал Джэбэ-нойон. Степного князя он избрал ключевой фигурой своего будущего воспитательного действа.

Джэбэ не полез в драку. Утершись и стряхнув воду с халата, он молча встал, еле сдерживая рвущуюся через край ярость. Раскосые глаза полыхнули бешенством. Руки потянулись к луку и отточенным движением накинули тетиву. Еще миг, и стальной наконечник нашел в толпе дерущихся грудь обидчика. Прицеливаясь, прищурился глаз, пальцы уже начали разжиматься — и тут брошенный Лавой маленький увесистый камушек угодил степняку точно в лоб. Дернулась голова, рука взлетела вверх, и сорвавшаяся стрела пронеслась над макушками варваров.

Дзень! Звякнул металл наконечника о камень, и этот звук услышал каждый даже в горячке драки. Мгновенно стало тихо, закрутились головы, замелькали встревоженные взгляды, и вдруг, осознав, что произошло, все разом бросились к своему оставленному оружию. Хватая наспех мечи, копья, грохоча щитами, каждый десяток строился в боевой порядок.

Через несколько секунд все четыре угла ощетинились копьями и стрелами, но в атаку никто не кинулся, потому что прямо перед ними уже стоял Лава.

— Ярость! Злость! — Сцепив руки за спиной, Лава обвел взглядом искаженные ненавистью лица. — Вот ваши главные враги!

Уверенная поза и магнетизм его голоса подействовали даже на тех, кто не совсем понимал, о чем говорит этот человек, а венд смотрел на них, как строгий учитель на расшалившихся учеников.

— Холодная голова и трезвый расчет — вот что отличает настоящего воина.

Лава неожиданно повернулся к фаргам:

— Он, — палец венда ткнул в бойца, начавшего потасовку, — хотел наказать обидчика…

В ответ вся шеренга недовольно заворчала, и Лава поднял открытую ладонь, останавливая их. — Возможно, справедливо, кто спорит, но что он получил? Ярость шла впереди разума, и в итоге вместо одного противника — десять!

— А вы? — Он развернулся к гавелинам. — Неразумность, неуважение к товарищам, бесконтрольная злоба! И что? Результат написан на ваших разбитых лицах.

Его слова встретила тишина, но это была не тишина согласия и раскаяния — это было молчание насупленных детей, все еще пылающих гневом. Таких людей трудно пронять словами: чтобы достучаться до их сердец, нужно зрелище. Яркое, убеждающее, способное поставить говорящего на ступень выше их всех, и тогда уже не важно будет, что он скажет, поскольку внимать ему станут уже не ушами, а всей широтой варварской души.

Если бы Лава не знал этого, он бы здесь не стоял. Все, что было сказано, — лишь прелюдия к главному. После секунды тишины, сотник вдруг повысил голос:

— Когда ярость кипит в крови, ошибаются даже лучшие из лучших. Даже такой стрелок, как Джэбэ, промахнулся с двадцати шагов. Стрелок, что на полном скаку бьет птицу в глаз, промахнулся в стоящего человека! Да еще в какого!

Кровь бросилась к лицу степняка! Возмущение, ярость, стыд! Не было только слов. Он не любил и не привык оправдываться, да и что тут скажешь. Камень! Какой камень? Откуда? Кто бросил? Он сам не видел, и в этом была правота чертова венда. Не видел, потому что был ослеплен яростью. Слов не находилось, но и промолчать Джэбэ не мог. Сцепив зубы, он все-таки выдавил:

— Я не промахиваюсь никогда!

Губы Лавы растянулись в усмешке:

— Прости князь, но ты лжешь! Твои руки дрожат от ярости! Бьюсь об заклад, ты и сейчас не попадешь в человека с двадцати шагов.

Джэбэ напрягся и аж подался вперед:

— Хочешь проверить?

— А почему нет! — Улыбка Лавы стала еще шире. — Даже больше того. Даю три попытки: попадешь в меня с двадцати шагов — значит, вы все были правы. — Тут он вновь обвел взглядом вокруг, обращаясь ко всему отряду. — Значит, ярость и злость ни на что не влияют. — Его взгляд вернулся к напряженному лицу Джэбэ. — А промажешь, то получится — я прав и даже у лучшего стрелка во всей степи дрогнет рука, если глаза его застилает злоба, а кровь бурлит от бешенства.

Нойон замялся. В своей руке он не сомневался: с двадцати шагов он не то что в человека — в летящую муху может попасть, но убивать венда ему не хотелось.

В возникшей тишине со всех сторон послышался возбужденный шепот:

— Что он говорит?

— Чего хочет-то?

Лава прекрасно знал, что большая половина его отряда знает