по знакомству. А эти самые знакомые знакомых жили в Тель-Авиве, у них были молодые дети, они оказались нормальными ребятами, к тому же «металл» слушали… В общем, тащиться смотреть на древности особого желания не нашлось, и без того было весело.

Ну, вот довелось попасть в этом времени. Максим, не горел религиозным энтузиазмом, его совершенно не волновало, что тут Христос ходил. Даже если и в самом деле ходил — и что? Так он оценил город как «большую помойку». Тем более, что в Иерусалим журналисты прибыли совсем не с экскурсионной целью. Эмилю требовалось получить дополнительную информацию.

Для начала встретились с представителями британской администрации. Англы спихнули их на рыжего капитана, у которого левая рука была затянута в черную перчатку. Начался разговор невесело, но Эмиль быстро сломал стену отчуждения. Выяснилось, что капитан потерял руку на Великой войне. Так что журналисту с этим парнем было о чём поговорить. Появилась бутылка виски, а затем и другая.

— Ребята, хотите честно? Только на меня не ссылайтесь. Мы эту территорию про…бем. Мы прикармливаем арабов, но они нас ненавидят. Мы играем в игры с евреями, но они нас ненавидят ещё больше. О турках я даже и не говорю. Так что черт знает, что тут начнется.

Вторая встреча была с каким-то из местных лидеров сионистов. Эмиль беседу повел, прикидываясь туповатым журналюгой, который ничего не понимает. А потом исподволь раскрутил собеседника, выводя его из равновесия разными ехидными вопросами. Он это умел. Клиент стал горячиться — и в итоге понес то, что думал.

И тут Максима проняло. Да, он был индифферентный к политике человек, но тут вдруг вспомнил, что его прадед брал Берлин. А всё потому что излагаемые господином Розенвассером мысли являлись самым обыкновенным нацизмом. Ну, только что самыми главными должны быть не «истинные арийцы», а «богоизбранный народ». Максим в своем времени читал материалы, что сионисты отлично корешились с ребятами Гитлера. Но он этому не слишком верил. Мало что напишут. А получалось — где-то это и правда.

— И как тебе? — спросил Эмиль Максима после окончания интервью.

— У меня рука чесалась достать пистолет.

— У меня тоже. А я бы точно не промахнулся. Но ничего. Они от нас не уйдут.

Еду я на Родину!

Дорога во Францию на пароходе была достаточно, долгой. Так что Максим имел время подумать. Это ведь в его времени всегда можно зайти на социальные сети — и вроде как при деле. Тут этого не было. У Максима появилась мысль — а может, так в его мире были специально и сделано, чтобы люди меньше думали?

А у него-то были причины раскинуть мозгами. Ведь пока что Максим действовал просто потому что так жизнь складывалась. Он и в том мире жил примерно так же. Почему он поступил на социологический факультет питерского Университета? Так всё просто. Когда он ещё учился в школе, то в Рязанской области состоялись выборы какого-то там местного начальника. На это дело требовались люди, вот Максим и решил подработать. А кандидат, за которого он вписался, выписал из Питера команду политтехнологов. Наверное, на москвичей у него денег не хватило. Так вот, один из этой команды как раз закончил факультет социологии. Он и заметил, что Максим способен на большее, нежели тупо раскидывать листовки по почтовым ящикам. Этот тип и посоветовал ехать в Питер. Ну, а дальше понеслось.

Вот и здесь. Он ведь прибился не к какой-нибудь маргинальной тусовке, а к серьезной структуре, у которой всё было. А что они коммунисты… Кого ипет? В конце концов, они были не какие-нибудь подпольщики, а легальная партия. И революции во Франции не состоится. Или…

Вот тут-то Максим понял, что у него с мозгами что-то не то. Он уже верил, что эти ребята могут победить! Мало того — он понимал, что хочет, чтобы он победили!

Тут, конечно, отразились беседы с Эмилем. Этот мужик любил выпить, правда категорически никогда не пьянел. Но под бутылочку еврейской водки, которой, кстати, он вытащил из кибуца несколько ящиков, он был склонен пофилософствовать. Так что разговоры выходили интересные.

Максим его о многом спрашивал. Очень его интересовал вопрос веры. Эмиль, как он рассказывал, вырос в шибко религиозной семье, где, как понял Максим, более всего парились над формальным соблюдением религиозных традиций. Так что Эмиля они достали по самое не могу. И он религию возненавидел. Но ведь Эмиль был на войне…

— Вот ты атеист. Но ты воевал. А говорят, что не бывает атеистов в окопах под огнем.

— Да как тебе сказать. На войне — да, очень страшно. И вспоминаешь иногда про Бога. Но это больше свойственно для пехоты. У них — да. Вот сидят они в окопах. Летит немецкий снаряд, кто поймет, куда он летит. Может, в тебя, а может чуть в сторону. В кого он попадет и кто после этого умрет, никто не возьмется сказать. Меня вот трусом никто не называл, но я скажу — это и в самом деле жутко. Знаешь, вот, он воет, а ты ждешь. Рвануло. Не в тебя, слава Богу. Тут следующий летит. Артподготовка могла день длиться, а могла и больше. Некоторые с ума сходили. А если наоборот, пехота пошла в атаку — в кого там попадет, в кого нет… Но! Это пехота. У нас-то в атаке было не совсем так. В нашем деле главное — что ты умеешь — и что товарищ твою спину прикроет. Но дело даже не в этом. Интереснее иное. Ну, война, оно понятно. Но она закончилась. Ты думаешь, что нам мозги в окопах отшибло? А вот и нет, мы думать начали. Сам посуди. Нас попы благословляли на войну с немцами. А, между прочим, под Аррсасом против нас воевали баварцы. Такие же католики. И ихние попы так же благословляли воевать с нами. А ваших, русских, попы, небось, так же посылали на бойню. И Бог допустил эти горы трупов? За интересы банкиров. Вот такой Бог? Да нет его.

— Есть только миг между прошлым и будущим.

Именно он называется жизнь.

Процитировал Максим.

— Нет. Это у тебя мелкобуржуазные идейки. Мы живем ради того, чтобы победить.

— Их надо сбросить с перевала, — всплыла у Максима фраза.

— Хорошо сказал. Да. Так и только так.

А потом добавил:

— На самом-то деле суть коммунизма не в том, что мы хотим построить общество, в котором у всех полно жратвы. Это социал-демократия. Мы хотим построить общество