Я родился ночью 24 июня, и мне рассказали, что это была одна из самых бурных ночей в Гарце; ветер непрерывно выл в горах. Как только я родился, – мне рассказали об этом, – из камина вырвались густые клубы дыма, дрова перевернулись, вспыхнули искры, люди в комнате начали кашлять… осмелюсь заметить, что я громко закричал.

Местная акушерка и ее помощница пришли на помощь местному доктору. Они начали что-то бормотать, и одна из них перекрестилась. Мой отец понял, что это означало. Вы знаете, 24 июня – Иванов день, когда феи, судя по всему, оживляются, особенно в той части Германии. По местным поверьям, ветер, искры и дым были подтверждением того, что фея спустилась в дымоход, чтобы передать подарок новорожденному. Они не знали, была ли это добрая фея, которая принесла хороший подарок, – или совсем даже наоборот. Они склонялись к худшим предположениям, потому что была такая ужасная ночь. Но старухи сказали, что я обо всем узнаю сам. Когда вырасту, я пойму, что именно мне подарила фея.

Родители пересказали мне эту историю, и когда я был еще совсем маленьким, у нас в семействе много шутили о моем волшебном подарке и его значении. Но шутки повторялись все реже, поскольку я становился взрослее – точно так же прекращаются разговоры о Санта-Клаусе. Нельзя точно сказать, когда человек перестает верить в существование старого деда с бородой и северным оленем; все постепенно приходят к этому выводу.

Ну что ж, я позабыл о своем волшебном подарке или думал, что позабыл, до тех пор, пока не поступил в колледж. В студенческом общежитии я в первый раз сел играть в карты на деньги. Дома мы играли, конечно, на фишки и на вещи, но мой отец был таким рационалистом, что не видел ни малейшего смысла рисковать деньгами в игре, потому что, как он говорил, все деньги в любом случае брались из его кармана.

Я не могу сказать, что мы в общежитии играли в азартные игры очень уж серьезно. Обычное для колледжа представление о веселых вечерах: ставки по пенни и пара бутылок пива. После этого мы, конечно, никак не могли подготовиться к утренним урокам, но чувствовали себя веселыми, игривыми щенками. Мне нравилось общество и нравилась игра, но потом я узнал, что не мог себе позволить подобные развлечения, даже при ставке в пенни; я из-за этого злился. Понимаете, я, казалось, вообще не мог выигрывать. Мы играли примерно раз в неделю. Я участвовал в игре в течение шести недель, и за все это время не выиграл ни разу, ни единой ставки.

Да, я понимаю, сейчас вы скажете, что это – жалобы человека, который просто не умеет играть в карты. Вовсе нет. Я играл в карты очень хорошо. На самом деле я выступал в команде колледжа на первенстве по бриджу (я тогда учился на втором курсе), и мы во время рождественских каникул одержали победу на чемпионате, в котором участвовали команды из пяти других колледжей. После этого я сказал себе, что мой провал в покере просто нелеп. И я раздобыл экземпляр той книги, в которой рассматривались шансы на победу при разных раскладах карт. Я изучал книгу тщательнее, чем учебники, пока не выучил наизусть. Если у вас на руках флэш в игре с пятью партнерами, например, то шансы, что у вас самые лучшие карты, – 508 к 1.

После того как я все это запомнил, я снова начал еженедельно играть в покер. И опять не выиграл ни разу; однажды у меня был на руках «фул-хауз». В общем, я бросил покер.

(Шют прервал свой рассказ, сделав знак мистеру Коэну, который тотчас наполнил его стакан.)

Тогда я не связывал подобные происшествия с подарком феи или с чем-то подобным. Я думал, что всему виной какая-то моя особенность; я в глубине души был уверен, что дело в силе моей руки. Конечно, это не объясняло, как я мог проиграть с «фулл-хаузом», но до некоторых пор другие варианты мне в голову не приходили – по крайности до футбольного матча с Эллингтоном.

Понимаете, тогда у нас собралась команда мечты, с Превальским, Макинтошем, Касседи и Лумисом; команда, которая не проигрывала уже год и которая обыгрывала соперников с разницей не меньше чем в четыре мяча. Но это до матча с Эллингтонами. В день перед игрой некоторые парни из Эллингтона остались на ночлег в нашем общежитии, и когда один из них набрался патриотизма и поставил пять долларов на свою команду, которая выиграла две игры и проиграла четыре, то я, естественно, принял вызов.

Возможно, вы еще помните, что о той игре писали в газетах. Ничего подобного никогда не случалось. Уже при первой подаче Касседи сломал ногу; а он был отличным игроком на линии. Без него парни из Эллингтона могли открываться на проходе. В общем, это было не так уж важно – Макинтош на проходе действовал великолепно, он мог бы закинуть футбольный мяч в игольное ушко, если бы отыскал достаточно большое. На протяжении всего сезона наш план срабатывал; Превальски открывался, готовый к пробежке, Макинтош машинально работал на подборе – и тут, когда мяч был примерно в ярде от его рук, шнуровка распустилась, воздух вышел и мяч свалился на землю. Я знаю, что в матчах на уровне колледжей такого не бывает. Однако же это случилось.

Так прошла вся игра. Нельзя утверждать, будто наша команда делала что-то не так… Но все, что мы делали, шло не так, как надо, по причине явного невезения. Запасной игрок побежал, чтобы убрать листок бумаги, залетевший на поле, и рефери остановил явную голевую атаку и оштрафовал нас за то, что на поле оказалось двенадцать человек – вот такие штуки. Они обыграли нас со счетом девять: семь, и никто не смог ничего объяснить.

Как раз после той игры я и начал задумываться о причинах. Я вспомнил тогда, что дело не ограничивалось футболом и покером. Я ни разу не выигрывал никаких ставок. Даже когда я был совсем маленьким и учился в школе, стоило мне сказать: «Ставлю пять центов» – и я пять центов непременно проигрывал.

Я рассказал об этой нелепице Джонни Беллу Грискому, который был моим соседом по комнате и занимался психологией, – я рассказал всю историю, включая странное убеждение, что обстоятельства моего рождения в Гарце можно как-то связать с происходящим. И о том, что волшебным подарком оказалась неспособность выиграть ставку.

Он посмеялся, но потом заговорил серьезно.

«Не сомневаюсь, что у тебя проблемы с выигрышами ставок, – сказал он, – но ты не должен все это связывать с какими-нибудь феями. Это – превосходный образец психологии, возможно, с некоторым парапсихологическим влиянием, знаешь ли, с какой-то экстрасенсорикой, которой мы еще не понимаем. Ты предчувствуешь, что какого-то события не произойдет, – и ты ставишь на него. Это немного напоминает жажду смерти».

Я сказал ему, что не хочу никакой смерти, я всего лишь хочу выиграть раз-другой – просто доказать себе, что я могу победить, а потом позабыть обо всем.

Джонни Белл заговорил очень серьезно; он профессионально подошел к делу. Он сказал: да; из-за этого у меня начался невроз, и мне лучше преодолеть свой страх прежде, чем последствия станут опасными. Иначе я не смогу добиться никакого прогресса. Способ, по его словам, был таков: нужно поставить на что-то абсолютно верное. Он поможет мне.

Потом мы отправились на прогулку. Помню, это случилось в октябре: день был очень ветреный. Когда мы подошли к гостинице «Бристоль», я заметил, что над входом натянули новый тент, очень большой, ярко-синий.