«Слышишь ли ты барабаны, Фернандо?..»

И на несколько минут, пока продолжалась песня, все наше гребаное пенитенциарное заведение погружалось в гробовое молчание. Ни звука. Только этот одинокий болезненно-ломкий голос.

Однажды вечером он стоял впереди меня в очереди за шамовкой. Я сказал:

— У тебя чудесный голос.

Он обернулся — на щеках румяна, глаза подведены кремом для ботинок, — говорит:

— О, большое спасибо. Хочешь, я у тебя отсосу?

— Нет, спасибо. Я просто хотел сказать, что у тебя настоящий талант.

Я уже пожалел, что к нему пристал. Еще немного с ним потусуюсь, и опять стану добычей. Я дернулся, чтобы уйти, он сказал:

— Нет… я бесплатно.

О господи.

Не знаю почему, но я сделал последний заход, спросил:

— А почему ты это всё… этим занимаешься?

— Это моя единственная защита.

Кто я был такой, чтобы осуждать. Я отошел, а в следующий раз, когда он со мной поздоровался, сказал:

— Ты, твою мать, с кем говоришь?

Я твердил себе: избегая его, я защищаю себя. Иногда я в это почти верил.

Несколько месяцев спустя его задушили колготками.

Я встал, бросил мобильник на кровать, произнес вслух:

— Ну, мальчик Билли, за Фернандо ты заплатишь.

Были времена, когда весь Лондон закрывался на воскресенье. Сегодня по воскресеньям даже книжные лавки работают. Я направился в Бейсуотер и окунулся в арабский мир. И даже если там кто-то говорил по-английски, то я этого не слышал. Зашел в универмаг «Вайтлиз», нашел то, что мне было нужно, — отдел игрушек на третьем этаже. На витрине стоял «Серебряный призрак», а по бокам красовались «ламборждини» и «феррари». Подошел продавец. Я сказал, что хочу купить «Призрак», и продавец показал мне его. Просто чудо, в каждой миниатюрной детали. И отнюдь не дешевый. Пока мне упаковывали машинку, я рассматривал «Де Лореан». Продавец заметил мой интерес, но я покачал головой. Подумал: «Они и так никому не могут его впарить».

Взял пакет, несколько марок Написал: «Роб Гант» и его домашний адрес.

Наклеил почтовую марку и написал большими буквами: «ПОЛУЧАТЕЛЮ ДОПЛАТИТЬ».

Отправил.

Прогулялся до Гайд-парка, провел целый час, слушая жужжание роллеров. В следующий раз возьму с собой «глок». Скорость надо ограничивать.

Я еще не решил, что делать с Нортоном. Подумал, что оставлю пока этот вопрос открытым. Я его хорошо знал, он точно захочет со мной разобраться. И Гант тоже появится. Надо было уезжать из Лондона, но куда я мог податься?

Да и не хотелось мне уезжать.

Вдобавок ко всему, меня заклинило на Лилиан Палмер, и я очень хотел знать, куда меня всё это заведет. Где еще меня могут подстрелить за рулем «Призрака»?

Зашел в кафешку, заказал яичницу с беконом. Обслуга была из тайцев, вежливых до омерзения. Еда была хорошая, но слегка отдавала перцем. Черт, да что я вообще понимаю? Может быть, они мне тоже на что-то намекают.

В ТУ НОЧЬ я имел Лилиан.

Сверху

снизу

на боку

на полу

на столе

на кровати.

Ну и так далее.

Когда все закончилось, я сказал:

— Не могу понять, почему у тебя часто сменяются работники.

В тот вечер, часов в восемь, я лежал на кровати, читал книжку Джона Сэнфорда из серии «Хищник и жертва».

Зазвонил мобильник.

Это была она. Говорит:

— Составь мне компанию.

И я пошел. Прогулялся до главного дома; везде в окнах горел свет. Джордана нет в помине. Поднялся наверх по ступенькам. Дверь в спальню приоткрыта, я постучал, услышал:

— Входите.

Я, естественно, вошел.

Она стояла у окна в черной шелковой ночной сорочке.

Я подошел, она спросила:

— Что тебя так задержало?

Ну что, пора оторваться по полной. Мне нужно спустить три года тюряги, а у Лилиан, наверное, своя история имелась.

Когда мы наконец насытились, она предложила:

— Подбодрить самца шипучкой?

— Самец будет тебе благодарен.

Она действительно позаботилась о шипучке. Мы опустошили пару бутылок «Моэта», и наконец-то я смог рассмотреть комнату. В отличие от других, эта была почти спартанской. Я ожидал увидеть сотни фотографий, но на стенах ничего не было. Я сказал:

— Почему эта комната такая… пустая?

— Где-то нужно жить просто.

— Тебе бы понравилось в тюрьме.

Она на меня посмотрела, сказала:

— Сильно сказано.

Я понял, что это не было похвалой. Она спросила:

— Ты хоть знаешь, как называется этот дом?

— Конечно… «Вязы».

— А что это значит?

— Вязы… Ну деревья такие.

— «Любовь под вязами», Юджин О'Нил.

— Ирландец, да?

Она насмешливо фыркнула:

— Моя самая лучшая роль. Но я еще сыграю Электру.

— Ты планируешь вернуться?

— О да, я так долго этого ждала. Вест-Энд взорвется от моего возвращения.

— А сейчас чего, Лил?

Ее глаза налились яростью, она попыталась ударить меня. Я перехватил ее руку, она выплюнула мне в лицо:

— Я Лилиан Палмер, а не какая-нибудь потаскуха из бара.

Я сел, сказал:

— Спасибо, классно перепихнулись.

Ей это понравилось, она сказала:

— Не уходи, давай я расскажу тебе о моем грандиозном плане.

— Я уверен, это замечательно, но я абсолютно выжат.

Она встала, надела халат. Говорит:

— Они мне звонили. Из офиса Тревора Бейли звонили три раза.

— Не сомневаюсь, ты мне расскажешь, кто он такой.

— Импресарио! Он сейчас ведет два проекта. Я хочу, чтобы ты отвез меня к нему завтра, приедем стильно.

Она подошла к кровати, наклонилась, вытащила из-под нее увесистую пачку бумажных листов и сказала:

— Это мой труд. Я переписала «Электру», чтобы сделать ее современной.

— Это шикарно.

— И я дарю тебе право первым, кто это прочтет.

Она сказала это совершенно серьезно. В этих жалких бумажках была вся ее жизнь. Я сказал: