Он первым толкнул дверь на массивных латунных петлях, судя по царапинам на них, не раз выбивавшихся из пазов, и вошел в ярко освещенное помещение, состоящее из нескольких соединенных низкими арками залов. Свет исходил от вмурованных в потолок и стены разнообразных ракушек наипричудливейшей формы и расцветки, мерцавших в такт царившему тут гулу. Из-за этого своеобразного дизайна «Приют плотогонов» напомнил Элегору русалочий грот, правда, ни в одном гроте, если там, конечно, не сдох десяток русалок, никогда не было такого спертого воздуха.

– Хм, а Лейм утверждал, что цветомузыка – изобретение урбанистическое! – оглядывая трактир, удивился герцог.

– Молодой он еще, мало странствовал, – покровительственно отозвался Кэлер, входя следом и аккуратно притворяя дверь.

Из свежести ночи мужчины шагнули в тяжелый и густой, словно кисель, воздух, пропитанный запахом спиртного, мужского пота и съестного. «Приют плотогонов» был битком набит людом, основную массу которого составляли мускулистые мужики и не менее фактурные, во вкусе Кэлера, бабы в одеяниях невообразимой пестроты, сравнимой разве что с яркостью Риковых фейерверков и с ракушками, освещающими кабак. И богатая одежда: сорочки из дорогой тонкой ткани, щедро расшитые по вороту и рукавам жемчугами и бисером, пояса и жилеты, тяжелые от украшений; и самые простые укороченные штаны и рубахи из грубого полотна, подпоясанные разноцветными плетеными веревками, – все было сочно, колоритно и невозможно красочно. Раньше Элегор думал, что так одеваются только кочующие племена гадателей, циркачей и конокрадов, но теперь стало ясно, что ошибки свойственны не только слегка сдвинутому на техномирах приятелю Лейму, но и самому герцогу. Бог невольно усмехнулся при мысли о том, что Рик и Джей в этой пестрой толпе смотрелись бы куда естественнее, чем он и Кэлер: самым ярким пятном в их общем гардеробе была рубашка насыщенного синего цвета, ворот которой выглядывал из-под потертой черной куртки покровителя бардов.

При появлении худощавого Элегора сидевшие ближе к двери завсегдатаи притихли, подозрительно изучая чужака. Но когда за жилистым молодцом, расправив широкие плечи, прошествовал Кэлер, даже здесь выделявшийся могучим телосложением, народ вернулся к кружкам и возобновил свои разговоры.

В забитом под завязку втором зале лоулендцы отыскали у самой стены свободный столик, над которым, отпугивая посетителей, особенно назойливо и часто вспыхивали три крупные круглые ракушки с рожками и пупырышками ядовито-красного, изумрудно-зеленого и чернильно-синего оттенков. За двумя большими столами, между которыми и жался столик, гудели две чрезвычайно говорливые компании, словно бы состязавшиеся друг с другом в способности произвести шум рекордной громкости.

В первой заводилой был мужик с комплекцией быка, старым белым шрамом через все лицо, перебитым носом, пронзительными карими глазами и копной черных, словно присыпанных солью, волос, в которой позванивали просверленные монетки, ракушки и цепочки. Алая рубашка его, словно сигнальный флаг, маячила в общей пестроте.

Вторую компанию возглавлял зеленоглазый дядя помоложе и постройнее, но с совершенно неохватными плечами, делавшими его верхние конечности более похожими на лапы примата, чем на человеческие руки. Прическа этого типа состояла из массы закрученных в плотные жгутики светлых волос с вплетенными в них растениями (какими-то люминесцирующими водорослями) и ленточками. Такими же разноцветными ленточками с блестками был обшит его жилет, исконно черный цвет которого разглядеть было под силу лишь очень внимательному наблюдателю.

Обе компании не только хлестали в три горла из здоровенных кружек пенный напиток, закусывая его сочными колбасками, но и горланили песни. Как раз сейчас мужик со шрамом затянул, а братия залихватски подхватила:

Плывет мой плот по быстрине,

Лежит русалочка на мне,

И грудки нежные у ней

Моих касаются кудрей…

Парень с вальморским аналогом дредов и его компания, перекрикивая конкурентов и отбивая такт кружками, еще громче загорланили свою куда более вульгарную песню схожей тематики, где русалок было несколько, и по отношению к плотогону они вели активные действия развратного характера.

К столику новоприбывших, поднеся первой шумной компашке очередную порцию пива, шустро протолкался молодой подавальщик с задорно вздернутым носом в россыпи крупных веснушек. Мимоходом вытирая руки о фартук, залитый спиртными напитками до твердого состояния, парень небрежно бросил:

– Чего вам?

– Пару кувшинов пива, – успев определить, что именно пьют в «Приюте плотогона», потребовал Элегор, без лишней брезгливости водрузив локти на липкую от подсохших и плохо вытертых пятен деревянную поверхность стола, отполированного поколениями посетителей. Хорошо хоть грязь не имела вековых наслоений.

Бросив сумку под ноги и бережно примостив у стены любимую гитару, Кэлер вытянул ноги, вдохнул воздух полной грудью и, улыбнувшись подавальщику, начал обстоятельно перечислять, отгибая пальцы массивного кулака:

– Мясца какого-нибудь посочнее, с хлебушком, сырку остренького, колбаски поджаристой, яблок. Да тащи побольше, малый, кушать хочется.

В качестве стимулирующего средства монетка в пять тростников перекочевала в пальцы подавальщика.

– Пиво есть крепкое темное «Дыханье тьмы» из гномьего фракхардырдыга и нашенское «Золотая роса», из мяса лучше рагу возьмите, телочка хороша, а кабанятина жесткая, как подошва. Своей, что ли, смертью помер секач? Сыр у нас с перцем и тмином, «Купава», а еще пара головок голубого «Солодка» осталась, тоже вкусен, – подробно отчитался парень, довольный мздой.

– Неси все, – с усмешкой великодушно разрешил Кэлер, подмигнув пареньку. И подавальщик, расплывшись в ответной искренней улыбке, испарился с феноменальной прыткостью.

Вернулся он поразительно быстро, сгибаясь под тяжестью огромного подноса. Элегор только подивился такому стремлению услужить и слегка позавидовал. Сам он, не прилагая к тому специальных усилий, симпатию у людей вызывал редко. Гораздо чаще после нескольких минут или даже секунд знакомства от него начинали шарахаться, как от опасного безумца, будто боялись подхватить какую-нибудь смертельную болезнь.

Запыхавшийся паренек сноровисто выставил на стол миски с дымящимся рагу, каравай хлеба грубого помола, огромную тарелку с несколькими кусками сыров и горой маленьких, только что снятых с огня и еще шкварчащих колбасок и в довершение ко всему вывалил горку мелких полосатых яблок.

Закончив выгружать еду, парень снова совершил чисто символическую, исходя из обилия грязи на нем, процедуру вытирания рук о передник, принял назначенную плату и сверх нее несколько монеток за хлопоты. Забирая денежки, подавальщик весело улыбнулся Кэлеру и сказал:

– Если что еще понадобится, господин хороший, крикните погромче Криста, – и исчез в толпе, бурлящей, словно густой суп.

Пока Кэлер раскладывал по оловянным мискам горячее рагу и щедро пластал темный хлеб с двумя разновидностями сыров, Элегор пододвинул к себе оба кувшина с пивом и придирчиво, как и подобает владельцу крупнейшей винной империи, принюхался. Терпкий, горьковатый, характерный запах темного гномьего пива и легкий, с привкусом аниса аромат вальморского пришлись знатоку вин по душе. Для начала герцог наполнил грубые глиняные кружки местным пенным напитком. Сдув высокую пену, боги с наслаждением отхлебнули по нескольку глотков и с аппетитом принялись за еду.