Я этого не знал и даже не пытался анализировать, за каким хреном поперся за Элис. Конечно, я подозревал, что во мне неугасимо горит желание показать, каков я на самом деле (что можно оценить просто как месть), но убедил себя, что надо отбросить все лишнее, отдавшись воле бинома страстей.

В результате, когда я вошел вместе с Элис в лифт, она даже не изобразила удивление. В этом биноме моей составляющей было вроде бы любопытство – докуда она дойдет, ее же – «Ну-ну, и что дальше?» Может, она действительно решала: использовать и отшвырнуть, как уже было раз, или использовать, чтобы пользоваться. Мне было по… Мозг куда-то стыдливо юркнул, потому что вовсю рулил безмозглый член. Ну а поскольку рулевой он отменный, то в себя мы пришли после того, как он, обойдя все рифы, выкинул нас на берег. Какое-то время мы лежали молча, созерцая потолок холла. Судя по всему, до спальни мы и не пытались дойти. Я потянулся за сигаретами, и Элис спросила:

– Почему ты куришь?

– Не знаю.

– А все остальное тоже делаешь по этому принципу?

– Молодец! – сказал я и поспешил удовлетворить ее удивление. – Дед все пилит, что у меня нет принципов. Оказывается, у меня есть глобальный принцип, почти жизненная позиция. Мой главный, он же единственный, принцип – не сотвори себе принципов! И честь этого открытия принадлежит тебе.

Она внимательно посмотрела на меня, и мне вдруг показалось, что все это время она продолжала искать вариант возвращения к теме выборов. Может, я был не прав, но стало так плохо, что я подумал, а было ли хорошо, или мы играли каждый в свою игру? Точнее, поскольку у меня никакой игры не было, я просто воспользовался ситуацией. Я вспомнил Карлыча, заявившего: «Думаешь, ты выиграл от этого сравнения?»

– Не парься, – сказала Элис, – я не Мата Хари, а то, что произошло, просто эмоциональный порыв. Никаких секретов я не буду выуживать в постели. Да и постели больше не будет.

Я чуть было не спросил: «Что, было так плохо?» Но сдержался. Я знал, было хорошо. С точки зрения физиологии и… порыва. Что до остального, то я ей не верил. Ну не верил, и все.

Поэтому, не сказав ничего, отправился в душ, загадав, что если она готовит кофе, то я дурак.

Если нет, значит, я прав – это игра. А если говорит по мобиле, значит…

Не додумав, я вышел из душа и учуял запах кофе. Мне захотелось расплакаться от счастья. Я пошел на запах. На кухне Элис готовила кофе… держа у уха мобильник и сосредоточенно слушая. Кивнув мне и жестом попросив приглядеть за кофе, она отправилась в душ. Я стоял как дурак у плиты, сосредоточенно думая о том, что не предусмотрел комбинацию «готовит кофе и говорит по мобиле». Когда кофе был готов, я быстро оделся и тихо отчалил. Все это было похоже на сцену из фильма «Великая красота».

* * *

Я уже три дня не показывался на работе, предавался хандре и надеялся, что мой долбаный работодатель вспомнит обо мне и пришлет хоть архаровцев. Но, видимо, он считал, что, в соответствии с контрактом, я и вне офиса думаю о работе. В какой-то степени так оно и было, но не мешало бы им проверить это. Был бы прекрасный повод излить желчь.

Элис не звонила. Я тоже не звонил. И от Степки ни строчки. Дед был какой-то смурной.

Словом, я чувствовал себя как старец накануне исповеди. Точно, мне необходимо исповедаться. Когда Дед наконец пришел, я пристал к нему с вопросами. Он готовил ужин, а я сидел, смотрел, как ловко все у него получается, и типа задавал ему абстрактные вопросы, хотя на самом деле пытался нащупать внеконтекстные ответы.

– Ты счастлив, Дед?

Он шлепнул котлету на сковороду и сказал:

– Был. – Потом прикрыл сковородку крышкой, полез в холодильник за овощами и продолжил головой к морозилке, задом ко мне:

– Ты это из-за Лизы?

Я чуть не свалился со стула – про Лизу я совсем забыл. Выходит, Дед в курсе. В курсе чего? Надо было нащупывать очень осторожно, потому я ждал продолжения. Кажется, он выбрал ту же тактику, и я сделал отвлекающий маневр:

– Дед, я о тебе. Ты счастлив?

Он вынырнул из холодильника и наплел очередную цитату про то, что перманентное счастье свойственно блаженным и идиотам.

– Ладно, – зашел я с другого бока, – ты доволен жизнью? Тебе интересно жить?

Он задумался и, нарезая огурец, медленно сказал:

– Чтобы понять, что был по-настоящему счастлив, надо стать по-настоящему несчастным. – Я кивнул, потому что понял, он имеет в виду свою короткую жизнь с моей неизвестной бабкой и ее скоропостижную смерть от передоза. Дед продолжал: – Что до интересно или нет, то мне интересно. Я жил в век научно-технического прогресса, когда скорость развития человечества сорвалась с цепи. И дожил до Интернета и нанотехнологий. Я родился в уникальной стране, поднявшейся с нуля до заоблачных высот. В прямом смысле. Ведь эта страна первой вышла в космос. Я видел абсурдное крушение этой великой и могучей державы, распад, казалось, незыблемого миропорядка, девальвацию традиционных ценностей и зарождение аморального мироустройства. На моем веку сменилось столетие и тысячелетие…

– Ау, Дед, – сбил я его пафос, – ты не на лекции в почившем в бозе обществе «Знание». Я тя по-человечьи спрашиваю, а ты мне про «космические корабли, бороздящие просторы Вселенной». Я уже давно не Шурик, да и тебе роль Пуговкина смешна. Тебе конкретно что дал весь этот шуршащий пафос?

– Этот шуршащий пафос сделал меня тем, кто я есть. И я ему благодарен. Благодаря ему я понимаю и переосмысливаю историю.

– И что с того? Ты даже в Бога не веришь! Ты и не верующий, и не атеист, и не агностик. Когда Бог тебя спросит…

– Ни о чем Он меня не спросит, – нахмурился Дед, – Он и так все знает, а ты скажи прямо, что тебя грызет?

– «Невыносимая легкость бытия», – вздохнул я.

– Типун тебе на язык! Может, это Бог как раз и дал тебе за все наши страдания. Коль уж дети не ответственны за прегрешения отцов, то иногда их можно поощрять.

– А у тебя так много прегрешений? – спросил я и подумал, что вопрос дурацкий, ибо всегда можно ответить: «Кто без греха, пусть первым бросит камень». Но Дед не воспользовался библейской подсказкой и неожиданно хмыкнул:

– Да уж похиппарил я вволю.

Я решил, что не стоит ломать Дедов настрой, выпытывая, что там с Лизой, и мы с кайфом провели мужские посиделки.

Где-то часам к десяти позвонил Степка и заговорщическим тоном напросился в гости. Дед уже отчалил к кому-то на юбилей, делать мне было нечего, и я даже обрадовался. Степка почти ворвался в квартиру, хотя изо всех сил пытался придать себе значимость и степенность – кстати, что-то новенькое.

Как дрянной сыщик из дрянного детектива, он прошелся по всем комнатам, даже в холодильник заглянул. Несмотря на это, зачем-то поинтересовался, дома ли Дед, и наконец причалил в моей комнате. Плюхнулся на тахту и выжидательно уставился на меня. Аналогичный маневр повторил и я. Степка сдался первым, хотя его распирало от желания услышать мои вопросы. У меня же их просто не было, почем я знаю, какого фига он приперся.