– Чертов сводник, – бормотала я, хотя, вполне возможно, никаких планов Максимильян не строил. Для него вино к ужину – само собой разумелось. Бутылку я оставила на кухонном столе. Клим ее, конечно, заметил.

– Как это мило с его стороны. Открыть?

– Как хочешь.

– Не пропадать же добру, – сказал он и стал искать штопор. Прихватив две рюмки, подошел к столу, окинул его взглядом. – Для романтического ужина не хватает свечей.

– Ну, извини…

Он разлил вино, глядя на меня исподлобья.

– Его ты уже простила?

– Вовсе нет.

– Да? Значит, мне показалось. Твое здоровье, – поднял он бокал. – К Джокеру ты куда милостивее, – сделав глоток, заметил он.

– Тебе показалось.

– Жалеешь, что легла со мной?

– Иди к черту. – Он засмеялся, и это окончательно вывело меня из терпения.

– В конце концов ты мой враг. По твоим же собственным словам. Разве нет? – язвительно поинтересовалась я. – После этого трудно ждать от меня дружеских чувств.

– Я еще кое-что сказал… – Теперь мы смотрели в глаза друг другу, всего несколько секунд.

Я поспешно отвела взгляд.

«Надо все это прекращать», – испуганно подумала я и сказала:

– Ты прав. Мы все виноваты. Давай попробуем видеть друг в друге… союзников, – с трудом нашла я более-менее подходящее слово.

У Клима оно вызвало очередную усмешку.

Я стала есть, и он тоже, напряжение понемногу оставляло меня.

Когда с едой мы покончили и допивали вино, я сказала, чтобы прервать затянувшееся молчание:

– Похоронная контора – довольно оригинальный выбор. С чего вдруг?

У Клима действительно был легальный бизнес в этом городе. Очень странное место, как оказалось. Он вновь усмехнулся.

– Нормальное прикрытие. Ничем не хуже букинистического магазина.

– Прикрытие? А чем ты занимался в действительности?

– Тем же, чем и всегда.

– Не хочешь отвечать? У твоего сотрудника на этот счет были занятные мысли. Я думаю, он считает тебя кем-то вроде киллера. По крайней мере, уверен, со смертью ты на короткой ноге.

– Чем меньше люди знают, тем больше фантазируют.

– То есть он далек от истины.

Во взгляде Клима мелькнуло недовольство.

– Я уже говорил тебе, единственное, что я умею делать хорошо, это убивать. В открытом бою, но если нужно, то и в любом другом. Где и когда бы я ни родился, все непременно заканчивается этим.

– Я привыкла к той чепухе, которой нас потчует Бергман. Но когда ее повторяешь ты… ты мог бы просто рассказать, чем занимался последние несколько лет.

– Искал тебя, разумеется, – усмехнулся он. – В этом смысле тоже ничего не меняется.

– Искал? Каким образом?

– Карты притягивают друг друга.

– О господи, – закатила я глаза.

– Ты ни черта не помнишь, потому что твоя карта у Джокера. А моя – со мной. Я нашел его довольно легко. А он позаботился о том, чтобы найти остальных.

– Почему бы тебе не жить спокойно где-то вдали? – вздохнула я.

– Думаешь, я не пытался? В этот раз, кстати, тоже. Мы следуем своей судьбе. И не в нашей власти изменить ее.

– Чушь.

– Хочешь, попробуем, – пожал он плечами.

– Максимильян утверждает, никто из нас не знает, кто есть кто. Откуда у тебя уверенность…

– Все это чушь, – перебил Клим. – Я прекрасно знаю, кто я. И Бергман, уверен, тоже. Вот только вряд ли скажет. С двумя другими пока не ясно. Может, наш враг действительно исчез с лица земли, а может, это симпатяга Поэт.

– Но ты-то считаешь, это все-таки Бергман?

– А ты как считаешь? – хохотнул он. – Логан, если он по логике вещей именно Логан, был великим воином: решительным, бесстрашным и свихнувшимся на тебе. В остальном он мало отличался от обычных людей. То же можно сказать о твоем дружке Бубновом Валете. Допустим, что, болтаясь по жизням, Джокер много чего успел набраться. Но верится слабо. Никто из нас своей судьбы не избежал. Воин довоевался до психушки, я как был наемником, так им и остался, Валет вечно торчал в хранилище книг, сейчас сидит за компьютером.

– А что ты скажешь обо мне? – нахмурилась я.

– Девочек из императорской семьи воспитывали весталки. Они же прорицательницы в храмах. Тебя в детстве учили считывать эмоции и вызывать души умерших. Наверняка были специальные техники. Да, ты еще могла вызвать дождь. – Я весело фыркнула и отвернулась. – Почему бы не попробовать, кстати?

– Еще один больной на мою голову.

– Ты сопротивляешься. Это понятно. Я ведь сказал, что тоже пытался. Решил сделать все наоборот. Не убивать, а лечить. И стал врачом. Отгадай, где оказался?

– В прифронтовом госпитале?

– Ага, попал в плен, бежал и в конце концов стал наемником.

– Но… это можно как-то прекратить?

– Наверное. Только я не знаю как. Я помню все свои жизни. Каждый раз появляется карта. Вроде бы ниоткуда. Я ее нахожу в самых неожиданных местах. Начинаю вспоминать, и все повторяется.

– Клим, – позвала я, – я не могу поверить в это. Просто не могу.

– И правильно. Так тебе, должно быть, намного спокойнее.

– И сколько было таких жизней? – не удержалась я.

– Сейчас тринадцатая. Интересно, это число что-нибудь значит?

– И в каждой из этих жизней была я?

– Само собой. Сценарий всегда один и тот же. Я люблю тебя, ты любишь меня, а потом… Я изрядно устал от этого, так устал, что давно бы следовало полюбить кого-нибудь другого. Но с этим незадача. Слава богу, что быть с женщиной можно и без любви, не то бы моя жизнь была и вовсе невыносимой.

– Ты понимаешь, что такие разговоры люди обычно ведут в психушке? – покачала я головой.

– Ну так давай прекратим его, – засмеялся он. – Тем более что вино мы допили. Я иду спать. Вряд ли Зорин в такое время покинет дом, но если покинет, я об этом узнаю. Помочь тебе с посудой?

– Спасибо, я сама.

Он поднялся, я тоже поднялась. Когда он проходил мимо, то оказался в двух шагах от меня. И вдруг замер. Мы стояли в опасной близости и смотрели в глаза друг другу.

– Скажи, какого хрена я чувствую себя виноватой? – пробормотала я.

Он с усмешкой подмигнул.

– Карма.

И ушел. А я, вместе с облегчением, почувствовала досаду.

Убрав посуду в посудомоечную машину, я поднялась наверх, где были спальни. Дверь той, что справа, распахнулась, и появился Клим. Голый по пояс, правда, в джинсах. Привалился плечом к дверному косяку, сложив руки на груди, и насмешливо улыбался. Но взгляд для подобной улыбки был чересчур напряженным. А я головой покачала.