– Пошли, – поморщилась Ночка. – Мне ведь не завтра, мне сегодня надо. А пить я не буду, Зона пьяных не любит, как-нибудь так потерплю, без обезболивающего. Только ты давай, это… по-быстрому… Мне лететь надо.

– По-быстрому, ишь ты! Потерпит она… без обезболивающего, – недовольно пробурчал обиженный прапорщик. – Ладно, будет тебе и по-быстрому, и со свистом, так что взялась терпеть – терпи! Раз потерпишь, два потерпишь, а там, глядишь, и привыкнешь. Если, конечно, вернешься из своей Зоны. А не вернешься, так мне хоть будет что вспомнить…

А еще через полчаса Ночка уже летела над сизым предрассветным предзоньем. Светало. Кардан сунулся было проводить, но она его отшила злым бабьим матом, он сдулся и отстал. Когда наспех отремонтированная «Совушка» медленно и тяжело потянула в сторону периметра, прапор и вовсе раскис, ссутулился и нога за ногу побрел в свою каптерку. Кардану почему-то стало так тошно, что к подъему он вдребезги напился и отправился бить морду майору Репрингеру, хотя тот был здесь совершенно ни при чем. Мордобой, однако, не состоялся, потому что пьяный прапорщик забрался на попавшуюся по дороге пулеметную вышку, шуганул оттуда салагу-пулеметчика и принялся палить по пулеметным точкам периметра, выкрикивая разнообразные матерные слова и умело мешая остальным пулеметным расчетам выполнять боевую задачу. Убить Кардан никого не убил, даже не ранил, потому что солдаты, правильно оценив ситуацию, немедленно попрятались кто куда, но вот проблем себе настрелял не меньше, чем пустых гильз валялось вокруг вышки. А когда закончились патроны, он так и уснул в обнимку с крупнокалиберным пулеметом, и только тогда осмелевшие соратники повязали бешеного прапора и отволокли на губу. Пусть хоть проспится перед трибуналом, сердечный!

Сталкер выпрыгнул через пару минут после того, как Ночка сбросила хабар. Маячок, вложенный в мешок с хабаром, исправно показывал его местоположение – километрах в двух за разломом, недалеко от обглоданных Зоной позиций древнего зенитно-ракетного комплекса С-75. Где-то неподалеку еще должен быть слабенький «трамплин»… Ночка помнила, как почти сразу после того, как сталкер прыгнул, ее «Совушку» тряхнуло и подбросило вверх. Значит, сталкер где-то рядом с «трамплином»… лежит. Садиться там, особенно с нештатным двигателем и кое-как работающим управлением, было сущим безумием, но ее и это не пугало. Безумием больше, безумием меньше… Такая уж выдалась ночка… Неправильная ночь, ночь не в счет, ночь печали, ночь беды… Эх, ночка-ноченька, темная сестричка…

Контрабандистка заставила себя думать, что все это происходит не с ней, не взаправду, и этот детский прием сработал. Кто-то равнодушный к опасности и беде Ночкиными руками управлял дерганым полетом полуживой «Совушки». Кто-то посторонний, не она, ухитрился посадить дельтаплан на плешивый, до звона вытоптанный чернобыльскими свиньями пятачок и отыскать злополучный мешок с хабаром. Кто-то бездушный и бесчувственный, а потому бесстрашный, неощутимый для мутантов, по наитию обходя аномалии, добрался до подножия выдыхающегося уже «трамплина», кто-то опять же чутьем определил – вот здесь он упал, вон кусты смяты, кровь… Вот здесь он полз к изгрызенному разрядами ремонтному боксу, здесь лежал – видны какие-то пятна. И все. Сталкера в бункере не было. Ни живого, ни мертвого. И девушка вдруг на самом деле успокоилась. Потому что все уже случилось, и душа ее, еще не взрослая, но уже освоившаяся в этом, в сущности, очень страшном мире, приняла случившееся и смирилась. Но душа не собиралась умирать в Зоне, она не хотела здесь оставаться. И Ночкино тело, неожиданно получившее какую-то странную чувствительность, оно тоже не хотело и не могло здесь больше быть. Зона саднила, занудливой кислой болью просачиваясь сквозь летный комбинезон, Зона тоскливо ныла в деснах, Зона гнала из себя Ночку, но убивать пока что не собиралась. Ночка подумала, что Зоне хочется, чтобы она ушла из нее, девушка всегда думала о Зоне как о живом существе, может быть потому, что видела ее без подробностей, сверху. И воспринимала как нечто единое. Она могла бы сравнить Зону с разумным океаном, с Солярисом, но кто же из современных девушек читал Станислава Лема…

Ночка вытащила из наплечной кобуры когда-то подаренный одним расчувствовавшимся бандюком «Глок», дослала патрон в ствол и зашагала к «Совушке». Пусть скоро полдень, пусть пулеметные расчеты периметра ее увидят – пусть, но оставаться здесь было нельзя – Зона не хотела ждать.

Издалека слышался топот, скулеж, хныканье, твари Зоны вышли на охоту. На гон это было не похоже, но твари двигались целеустремленно, не показываясь Ночке на глаза, но ощущаясь все ближе, почти рядом. Они гнали ее к дельтаплану, она чувствовала их своей истончившейся кожей – вон там, за кустами, стая слепых собак с поводырем-контролером, а там, слева, где торчат из бурого борщовника решетчатые лопухи завалившейся антенны, – пара кровососов, а там…

Ночка вышла к дельтаплану через час с небольшим. Закрепила на багажнике мешки с хабаром, сталкерские рюкзак и разгрузку, оказавшиеся почему-то совсем рядом, да еще и на самом видном месте, – не пропадать же добру. Места для разбега было, конечно, маловато, но ничего, и не с таких пятачков взлетать приходилось, справимся!

Вой, хныканье и топот раздавались уже совсем рядом. Девушка забралась на пилотское место и включила мотор. Затрещало реле, воздушный винт дернулся раз-другой и встал. Видимо, вечная батарейка оказалась на проверку не такой уж и вечной. А может быть, просто не потянула стартер советского производства. Запасной батарейки у девушки не было, старая, по всем законам, должна была еще работать и работать, но подвела, скисла, словно какой-то поганый «энерджайзер». Сдох заяц, не добежал… Теперь все. Не взлететь. А значит, пожить осталось совсем немного, полчаса до смерти, и это еще если очень повезет. Впрочем, ждать не имело смысла, только вот убивать себя было очень страшно. Ночка подумала о том, что с ней сделают твари, но решимости не прибавилось, только стало еще страшнее. А Зона вокруг уже кричала в голос, страшно и торжествующе, и крик ее слышало все Ночкино тело, маленькое и беззащитное, грешное и глупое – но свое. Контрабандистка зажмурилась и сжалась, пытаясь превратиться в молекулу, атом, точку, и у нее почти получилось, только внутри этой точки все так же бешено и больно колотилось сердце.

Дельтаплан вздрогнул, качнулся и пошел вверх, словно кто-то могучий устал ждать и мягко, но мощно наподдал снизу, выпроваживая незваную гостью, серо-рыжий дакрон на крыльях выпучился меж тонких нервюр, заскрипели натянувшиеся растяжки. Когда Ночка решилась и открыла глаза, Зона была далеко внизу, и восходящий воздушный поток возносил аппарат все выше и выше. Нет, не внизу была Зона. Зона не бывает вверху или внизу – она всюду, и либо ты внутри Зоны, либо она внутри тебя.

Ночка безжалостно скрутила некстати высунувшуюся откуда-то из подсознания визжащую, истеричную девку в тугой комок и усилием воли выкинула из себя прочь. Потом взялась за управление, выровняла аппарат и легла на курс к знакомому разлому.

«Такое бывает, – думала она, – редко, но бывает. Чтобы “трамплин” вот так ни с того ни с сего возник прямо под крыльями и не разорвал в клочья, а бережно, словно младенца, вознес над Зоной. Такое бывает».