— Завтра, что ли? Ну, ты шустряк. Надеюсь, тебе там хорошо забашляют. Не забудь с тренером поделиться.

Я промолчал, а вот старик не хотел останавливаться:

— Не, ну а что, ты же у нас продаёшься. Сначала Удаву продался, его шестёрок в жопу целовал, а сейчас решил подлизать кишинёвским. Горжусь тобой, бля…

— Да неужели? Всю жизнь мне говорил: «Не чемпионом будешь», а сейчас вдруг гордишься? Да пошёл ты. Иди вон Ваней своим погордись. Может, он тебе ещё один зуб выбьет.

Я поднялся и направился к выходу. Позади слышались неуверенные шаги тренера. Из чувства вины я вновь развернулся (вдруг он себе шею свернёт?). Старик нанёс пару размашистых ударов из странного положения. Я легко уклонился, но споткнулся об обувь и упал. Тренер прыгнул на меня, избивая и приговаривая: «Ты меня в моём доме посылать будешь?!» За этим последовал ряд прилагательных и эпитетов, а в конце пожелание перед боем: «Чтоб ты сдох!» Сначала я не защищался. Только смотрел и терпел удары. Потом я скинул тренера и пошёл домой. Болела челюсть и правая часть лица.

Я сунул ключ в замок и собирался войти, когда увидел соседскую семью. Высокий мужчина, его миниатюрная жена и голубоглазый ребёнок выходили из квартиры. Родители не здоровались со мной (как, впрочем, и остальные жильцы подъезда), а вот малыш улыбнулся. Я подмигнул в ответ. Семья, дети… это действительно прекрасно. И в какой момент я отбросил мечты о простом человеческом счастье?

С внутренней стороны обрушился натиск, и дверь мгновенно распахнулась. Толчок был настолько резкий, что я не успел среагировать. Через пару секунд из-за двери протиснулась мать, выкрикивая: «Помогите! Пожалуйста, помогите!» Соседи проигнорировали старуху. А когда мальчик сказал: «Мама, мама, там тётя кричит!», они прибавили темп.

Я затолкал мать в квартиру и, чтобы не ударить, бросил в неё спортивную сумку. Она рвалась к двери, кричала о помощи, звала Викентия. Но Викентия больше нет. Есть только Африка, униженный и опозоренный. Пока я закрывал дверь, мать укусила меня за ухо. Уговоры не остановили бы её — пришлось бить локтем по рёбрам. Она закричала, но больше не лезла. Когда я развернулся, старухи уже не было. С методичностью охотника я шёл по следам безумного зверя и настиг его в зале (она, как обычно, пыталась открыть балкон). Увидев меня, старуха прижалась к стене. Её глаза метались из стороны в сторону. Я подбежал и прикрыл ей рот. Она отбивалась, из-за чего пришлось ударить её пару раз о стену. Одной рукой я крепко держал её за голову, а второй — угрожал ей кулаком.

— Успокойся! Успокойся один раз уже! — крикнул я, раздавая пощёчины. — Заткнись и иди спать, мразь старая!

По моей руке стекали её слёзы. На сухой коже влага смотрелась неестественно. Как ручей в пустыне. Я отпустил её, но от этого припадок только усугубился. Пришлось вызвать «скорую». Врачи прошли к ней в комнату, а я ждал, пока они закончат. В результате мать заснула, а доктора сказали присмотреть за ней. Однако её состояние волновало меня меньше всего. Надо было выспаться перед боем, а я лежал на диване и трясся от злости.

Сволочи… Мало того что тренер с матерью в меня никогда не верили, так они ещё и загубили мой прощальный бой. Но Идальго затмил их обоих. Он набивался ко мне в друзья, чтобы унизить перед кишинёвской публикой. Представляю, как он будет давать интервью после победы. Небось скажет что-то в духе Али…

Утром не хотелось даже вставать с постели, но я всё же пробежался. Затем вернулся домой, собрал необходимое и до обеда ничего не делал. Когда мать проснулась, я сбежал из дома (чтобы не сорваться на ней) и часа три лежал на скамейке в парке напротив «Титаниума».

В нужное время я подошёл ко входу. Моя команда в лице Голубка и тренера находилась там. Увидев меня, оба отреагировали странно: администратор ухмылялся и не мог отвести взгляда от моего лица, а тренер, наоборот, спрятал глаза.

— И кто это тебя так разукрасил? — спросил Голубок.

Я чувствовал опухоль под правым глазом, но не мог точно сказать, есть там фингал или нет (из-за отсутствия зеркала в доме). Ну, спасибо, тренер. Поехать на бой с подбитым глазом, что может быть лучше?

— Ладно, я пойду заведу мою малышку, — добавил Голубок.

Он согласился отвезти нас в Кишинёв и обратно. Раньше такими привилегиями пользовался только Бык, но сейчас «звездой секции бокса» стал я. Тренер подошел ко мне, положил руку на плечо и заговорил:

— Ты, это… извини меня. Я вчера «белку» словил, а ты ещё…

Я отбил его руку и ударил в солнечное сплетение. Старик согнулся. Я схватил его за голову и прижал к себе. Если надавить сильнее, можно сломать ему нос о мою ключицу. Старик затрясся.

— Ты мне больше не тренер. Во время боя будешь молча стоять в углу и подавать мне воду. Услышу хоть писк — выбью последние зубы. Усёк? И ещё… я знаю, что этот клоун едет с нами только для вида. Главным всё равно будешь ты. Поэтому говорю сейчас: даже если меня убьют в этом грёбаном ринге, не смей выбрасывать полотенце. Я тебе не Бык. Я тебя, сука, зарежу.

Я оттолкнул тренера и направился к стоянке. На полпути ко мне подъехала разукрашенная «Хонда», больше походившая на авторекламу «Титаниума». Я кинул сумку в багажник и сел вперёд. Тренер расположился сзади и молчал всю дорогу.

Мы приехали на полчаса раньше, но из-за амбалов на входе не сразу попали в клуб. Голубок пошёл разбираться, а я осматривал экстерьер заведения. «Пещера» оправдала своё название. Стена у входа была настоящим произведением искусства: с одной стороны был нарисован водопад, с другой — зелёный мох, обнимающий камни. Посередине была полукруглая дверь, похожая на расщелину в скале.

Скоро нас впустили и провели в раздевалку. Рядом красились и переодевались молодые девчонки, на которых все засматривались. Постепенно комната наполнилась угрюмыми спортсменами. У каждого из них была своя небольшая свита. Одни боксировали с тенью, другие совещались с тренерами. Некоторые говорили по мобильному, другие флиртовали с девушками. Только я