И что Литтейгиса все сделает как надо, если проблемы все же не заставят себя ждать.

— Нам еще долго идти?

Ну вот. Похоже, там, у себя, на далеком таинственном юге, Литтейгиса тоже не очень-то любила пешие прогулки. Особенно по жаре, по раскаленной равнине, где деревья давно сведены топорами лесорубов, после чего почву не один десяток лет утрамбовали копыта домашнего скота.

Кстати, о почве: здесь с ней не все ладно. То и дело проходим через голые проплешины, где почти нет травы, а из-под подошв взмывают облачка красноватой пыли. Такое в этих краях не редкость. Джунгли будто мстят за свою гибель, причем предсказать это невозможно: после исчезновения деревьев местами остаются шикарные пастбища и плантации, а местами такие вот полупустыни, где ничего путное не вырастишь. Дебри Чафана пощадили именно поэтому, там бессмысленно расчищать территорию.

Страшно подумать, но большую часть древесины здесь попросту сожгли на месте за ненадобностью. Забирали только самые дорогие сорта, да и то не везде. Людям нужна была чистая земля, поэтому они попросту уничтожили мешающие деревья. К тому же от этого была и кое-какая польза, ведь зола удобряет почву.

— Леон, ты почему молчишь?

— Литтейгиса, я тут, вообще-то, впервые, и так же, как и ты, понятия не имею, как долго может продлиться наш поход.

— Надолго не затянется, мы тут без воды скоро умрем.

— Вот за это можешь не волноваться. Тут дожди льют каждый день, ну, или почти каждый.

— По этой пустыне незаметно.

— Ага, сам иногда поражаюсь. У туземцев даже есть смешная пословица. В переводе звучит так: «Если за неделю ты видел меньше трех дождей, это значит, что дух воды умер».

— Не вижу в ней ничего смешного.

— Я тоже, но у них свой юмор, нам, белым пришельцам, его не понять. Льет тут недолго, но сильно, и высыхает все так же быстро. Раньше, пока были джунгли, влага держалась подольше. Она и сейчас есть там, где они сохранились. Чуть ли не сплошное болото местами. Но стоит растительности исчезнуть, и получается вот такое.

— Зачем люди с севера пришли сюда? Неужели там, у них, хуже, чем здесь? Здесь ведь просто ужасно: жарко, вечно мухи эти всюду, пыль едкая, а днем трудно заставить себя выйти из тени. Тут нечего делать.

— Ты не права. Да, не спорю, что здесь ничего хорошего, но все это из-за почвы, наверное. В других местах полным-полно пастбищ с отличной травой. Эта провинция снабжает отличной кожей всю страну, еще и соседям остается. Говядина в Реуле стоит так дешево, что ее может позволить себе самый последний бедняк. На плантациях выращивают диковинные фрукты, на севере за них хорошо платят. Сахара здесь производят столько, что Директория является крупнейшим его поставщиком для близлежащих стран. В холмах есть железо, там оно тоже редкость: старые рудники истощились, новых нет. Сок каучуковых деревьев, драгоценные камни, китовый жир, ценные породы дерева: здесь много чего есть. И при всем при этом не надо сооружать капитальные дома, хорошо защищающие от холода. Достаточно тростниковой хижины, чтобы нормально жить. Дрова здесь нужны только для приготовления пищи, в отоплении вообще нет нужды. А еще дешевая рабочая сила: цивилизованные аборигены не уступают белым рабочим, но при этом готовы довольствоваться куда меньшей платой. В общем, целое море возможностей для предприимчивого человека.

— Но нам повезло попасть в плохие земли.

— Да, чем ближе к Чафану, тем их больше.

— Вообще никого. Ни одного человека.

— Люди тут бывают.

— Ага. Раз в год по великим праздникам. Даже следов ни разу не видела, а ведь после нас остается заметный.

— День-два продержится, не дольше, дождь быстро с ними справляется на такой почве. Литтейгиса, стой спокойно!

— Что случилось?!

— Слово — что магнит, стоило человека помянуть, и вон они. Скачут по нашему следу.

— Это же хорошо. У тебя есть местные деньги, мы сможем купить у них лошадей.

— Не знаю, как там у вас, на юге, а здесь не все так просто. Плохие времена, дикие места. Можем остаться без денег и без лошадей. И еще порадуемся, что так легко отделались.

— Разбойники?!

— Пока не пообщаемся, не узнаем. Их четверо, и то, что они едут по нашему следу издали, мне не нравится.

* * *

К сожалению, здесь не принято без разговоров стрелять в человека только за то, что тебе что-то там не понравилось. Разве что на нем армейская форма, а ты воюешь против правительственных войск и в других подобных случаях. Во всех остальных предписывается вести себя миролюбиво.

В принципе, то, что эти люди нас преследуют, не означает ничего плохого. Может, им с нами по дороге, или просто любопытствуют, кто это бродит по таким местам на своих двоих. К тому же по неписаным законам вежливости встреча в пустынных местах должна сопровождаться приветствиями. А под встречей может подразумеваться в том числе и находка свежего следа, так что некоторые считают себя прямо-таки обязанными добраться до того, кто его оставил.

Жаль, что я не умею издали определять дурные намерения. Дальнобойная винтовка Надара уже один раз выручила в схожей ситуации. Противников тогда было куда больше, но они остались там, а я поехал дальше. Сейчас бы все прошло куда легче: всего четыре неспешно передвигающиеся цели, и ни единого намека на укрытия.

Невысокие, крепкие, темнокожие, но не туземцы — всего лишь ядреный загар. К тому же все до единого брюнеты с характерными роскошными усами, такие любят отращивать представители «коренного белого населения». То есть потомки тех белых переселенцев, которые первыми освоили здешний берег. Все они были уроженцами одной южной, по северным меркам, страны, население которой внешне имело много общего с итальянцами и испанцами. Позднее их потеснили, но кое-где от них до сих пор не протолкнуться, а их старая аристократия в отдельных районах все еще имеет немалый вес.

Четверка осадила лошадей в нескольких метрах от нас, все дружно сняли шляпы, один вежливо произнес:

— Приветствуем вас.

Шляпы у меня не было, потому оставалось лишь кивнуть и ответить так же вежливо:

— И вам привет.

— Мы увидели ваш след и сильно удивились: двое идут пешком, но в хорошей обуви.

— Ага, — поддакнул второй. — В наших местах пешком ходят только черномазые, но они делают это босиком.

— К тому же ноги у них будто у детей, — добавил третий. И представился: — Я Долиас Чабреро, а это мои шалопаи племянники: Тагель, Нарчас и Бугро.

В этих краях невежливо отмалчиваться в тех случаях, когда кто-то называет тебе свое имя. Надо немедленно назвать свое, иначе получится неловкий момент.

К счастью, на этот случай имелись кое-какие заготовки. Я человек запасливый и сохранил бумаги, которыми меня некогда снабдил один полковник. То есть он вовсе не полковник, а… Впрочем, я понятия не имею, кто он именно, так что вопрос прикроем. Документы в меру надежные и, что самое важное, под этой личиной я не успел прогреметь на всю провинцию. А вот как Леон — успел. И как «нарайский турист» Алосто Пакапаиль Дуату я тут тоже засветился не хуже новогодней елки.