Первого секретаря не было поддержано Пленумом ЦК) и в 1964 году (когда, наоборот, ЦК поддержал отставку того же Хрущева).

Фактически Сталин получил возможность игнорировать институт смены первого (генерального) секретаря ЦК только в 1938 году. До этого у него не было никакой абсолютной власти, он был вынужден с трудом маневрировать между различными властными группировками, некоторые из них были его целям и задачам комплементарны, а некоторые — откровенно враждебны. Без понимания этого обстоятельства (если исходить из логики «всесилья Сталина») объяснить что-либо в истории СССР 1920-х годов совершенно невозможно.

Читатель. Вы хотите сказать, что до 1938 года Сталин не был всесильным диктатором, что ему это удалось только после? То есть это не он был творцом репрессий 1930-х годов, более того, и не мог им быть, поскольку у него такого ресурса не было? Вы понимаете, какой вой поднимется против вашей книги?

Практик. Ну, воем нас не испугать. А сказать я хочу, что слово «диктатор» в общепринятом понимании («что хочу, то и ворочу») не имеет никакого отношения к реальному положению тех лиц, к которым это слово обращает обыватель, никогда не являвшийся «человеком Власти». Из сказанного выше это должно представляться Вам очевидным. Мы изучаем реальную картину мира, а не «легенды о динозаврах», которые сочиняют те или иные люди Власти в интересах своих властных группировок, а распространяют представители их шлейфа или вообще платные пропагандисты. Вы таких мало видели?

И, к слову: хотя ситуацию 1930-х годов мы здесь не рассматриваем, могу сказать, что пресловутый «большой террор» организовали те властные группировки, конечной целью которых было смещение Сталина с позиции главы Советского государства.

Теоретик. Таким образом, уже к январю 1923 года в Советском Союзе сформировалось «разделение властей» — ситуация, с которой мы хорошо знакомы по «Лестнице в небо». Формально верховная власть принадлежит коллективному органу ЦК — Политическому бюро. Но основной «объем» Власти находится в руках руководителя Секретариата ЦК, контролирующего самый важный ресурс — кадровые назначения. И это отлично понимают сами коммунисты:

Я [Каменев] пришел к убеждению, что тов. Сталин не может выполнить роли объединителя большевистского штаба. (Голоса с мест: «Неверно!», «Чепуха!», «Вот в чем дело!», «Раскрыли карты!») Шум. Аплодисменты ленинградской делегации. Крики: «Мы не дадим вам командных высот», «Сталина! Сталина!». Делегаты встают и приветствуют тов. Сталина [XIV съезд ВКП(б), 1926, с. 275].

Ни у оппозиционного Каменева, ни у партийных функционеров (делегатов съезда) в этот момент не было ни малейших сомнений в том, кто является настоящим руководителем партии. При виде такой единодушной поддержки товарища Сталина возникает скорее обратный вопрос — а была ли вообще хоть какая-то власть у коллегиального органа партии?

Какая-то — безусловно была (и в дальнейших событиях она даже проявилась), но весьма ограниченная. Формально Политбюро в любой момент могло созвать Пленум ЦК и переизбрать генерального секретаря[47]; но решиться на подобный «бунт» коллегиальному органу было значительно сложнее, чем одному человеку. К моменту, когда Каменев заявлял на съезде о недоверии товарищу Сталину (декабрь 1925 года), Политбюро состояло из семи человек, лишь трое из которых имели основания быть недовольны текущей ситуацией[48]. Позднее (к описываемому нами периоду, 1928–1929 годов) Политбюро расширилось до девяти человек[49], собрать среди которых пять оппозиционеров стало еще труднее. Неудивительно, что к разногласиям в коллегиальном органе сам Сталин относился спокойно:

Судя по переписке, Сталин отнесся к ним [разногласиям в Политбюро] совершенно спокойно: «Меня не пугает положение в группе. Почему — объясню по приезде». У Сталина были все основания для подобного оптимизма. Столкновения в Политбюро имели характер обычных деловых споров и всерьез не угрожали никому из большевистских олигархов, включая Сталина… Описанные Молотовым летние разногласия доказывали отсутствие противоборствующих групп, каждая из которых стремилась бы одержать верх над соперником [Хлевнюк, 2022, с. 133–134].

Читатель. Вот это новость! Оказывается, в Политбюро не было противоборствующих группировок?!

Теоретик. Для внимательных читателей «Лестницы в небо» это вовсе не новость! Олигархическое устройство Власти как раз и представляет собой совместное правление равноправных сюзеренов, ни один из которых не является вассалом другого. Именно такими равноправными «олигархами» и чувствовали себя «старые большевики», входившие в ЦК партии и уж тем более в Политбюро. Поскольку они долгое время действовали вне правового поля, ни один из них не мог обладать никакими «институциональными» ресурсами (сегодня ты в ЦК, а завтра — в царской тюрьме). Единственным отличием «партийных олигархов» от рядовых членов партии была их личная известность, иными словам, та же самая знатность, которая отличала военных вождей, основывавших впоследствии феодальные династии.

Большевики, занимавшие высокие должности в прошлом, избиравшиеся в ЦК, работавшие в Совнаркоме и других советских учреждениях, обладали особым статусом в партии, сохранявшимся даже после формальной отставки. В отличие от должностей и собственности, ресурс знатности приобретался и терялся только в ходе непосредственных контактов между самими знатными большевиками. Как и во всякой малой группе, среди них выявлялись более популярные и менее популярные, и каждый большевик тех лет назубок знал, чей «вес» в партии выше — Каменева или Троцкого. В результате принятие каких-либо решений на высшем уровне неминуемо превращалось в «выяснение отношений» между знатными коммунистами, каждый из которых не только считал себя одним из равных, но и фактически таковым являлся.

Высшее руководство СССР первых послереволюционных лет представляло собой стихийную олигархию, когда единственный властный ресурс — личная популярность — был относительно равномерно распределен между несколькими партийными вождями[50]. Все они позиционировали себя как «солдаты партии» и этой «партии» подчинялись, понимая под ней сложившуюся на данный момент внутрипартийную коалицию[51]. Эта преданность своему классу в целом, а не каким-то отдельным положениям идеологии и объясняет непонятные с другой точки зрения «колебания» большевистских лидеров вокруг принципиальных вопросов[52]. Неразделенность личных отношений между «партийными олигархами» и служебных отношений в рамках госаппарата прекрасно иллюстрирует следующий пример:

Ставьте дело как хотите, я не об этом писал. Я писал о том, что в СНК-СТО я больше работать не буду и сделаю это так:

1. На ближайший пленум не приду

2. Всем членам пленума разошлю мое заявление

3. После пленума в СНК и СТО ходить не буду

[Большевистское руководство, 1996, с. 23].

Это записка не какого-нибудь обиженного комсомольца, а Алексея Ивановича Рыкова, председателя Совета народных комиссаров СССР, формального главы правительства страны, члена РСДРП с 1898 года. Еще