— о грандиозной оросительной системе, которую надеялся скоро увидеть на полях Приднепровья.

В весеннее половодье в озере имени Ленина скопляются огромные массы воды. На турбины Днепрогэса ее уходит меньше половины, а остальная сбрасывается через гребень плотины. И автор подробно описывал, как в будущем эти избыточные воды Днепра самотеком пойдут по оросительной системе, а насосные станции, приведенные в движение электроэнергией днепровских гидростанций, перекачают эту воду в каналы и погонят на поля. Сеть будущих каналов, какой она ему виделась, была изображена на карте посредине газетного листа.

«Эти заметки об орошении земель нашей области в будущем кое-кому могут показаться фантастикой, красивой мечтой. А разве Днепрогэс в свое время не был мечтой, фантастикой?»

Под статьей была подпись: «Инженер В. Александров». Уже не в первый раз перечитывая его заметки, пассажир вспоминал, что ему уже приходилось слышать об авторе. Инженер из Запорожья много лет интересуется вопросами электрификации, ирригации. Еще в двадцатом году он был по этим вопросам у Ленина.

Статья имела прямое отношение к делу, которым предстояло заняться пассажиру в синем комбинезоне.

Капитан подумал о нем, что это, наверное, геолог. В последнее время среди пассажиров ему чаще обычного стали попадаться геологи, топографы, гидротехники, геодезисты, мелиораторы, гидрологи. Капитан не без удовольствия отметил этот факт. Ему представилась маленькая фигура старого седого ученого, которого он недавно возил на борту «Славянска». Академик изучал Приднепровье.

— Пройдет немного лет, — сказал он капитану, — и мы с вами, дорогой Николай Николаевич, не узнаем нижний Днепр.

В полдень «Славянск» оставил за кормой Черное море и стал подниматься по Днепру. Невдалеке показалась узкая песчаная полоса. Точно стрела, острием своим она врезалась в море. Это Кинбурнская коса. Она лежала мертвая, безжизненная, и только вдали среди песков виднелись остатки старой крепости.

В окно рубки капитан видел, как геолог показывал у своим спутникам, потом разложил на брезенте, покрывавшем шлюпку, карту. Капитан заинтересовался. Вскинув бинокль, он сразу определил, что через всю карту темно-голубой извилистой лентой синела река. На берегу ее чернели, обведенные жирными линиями и истыканные черными точками, большие массивы. В правом верхнем углу карты капитан прочитал: «Нижнеднепровские пески».

Совсем недавно, разыскивая старый морской журнал, капитан случайно набрел у букиниста на пожелтевший за семь десятков лет, напечатанный на грубой бумаге оттиск «Алешковские пески» — экскурсия Костычева.

Книга заинтересовала его, потому что «Славянск» проходил близко от нижнеднепровских песков. Теперь, увидев геолога, занятого картой алешковских песков, капитан подумал, что эта книга может быть полезной геологу.

Соседи очень удивились, когда матрос, вдруг появившийся на палубе, пригласил к капитану человека в синем комбинезоне, увешанного футлярами. Да и сам пассажир, поднимаясь по лестнице на мостик, терялся в догадках, зачем он понадобился капитану. Тотчас все выяснилось. Хотя он оказался почвоведом, а не геологом, как думал капитан, но подарок был очень кстати.

В Херсоне почвовед Иван Максимович Крайнов распрощался с капитаном и своими спутниками. Крайнову еще предстояла длинная дорога. Он спешил. Его ждала важная работа.

Существовала еще одна — уже чисто личная — причина того нетерпения, с которым Крайнов ехал в Нижнеднепровье. Это — родные места.

В последний раз он был здесь лет тридцать назад, когда участвовал в боях на Каховском плацдарме, в Перекопской операции. Теперь он догонял экспедицию, уже работавшую в нижнеднепровских песках.

После гражданской войны Крайнов закончил институт, потом пятнадцать лет проработал в Казахстане, Средней Азии. За эти годы стал опытным почвоведом, отличным знатоком песков, знал уже и горечь отступлений перед ними, и радость побед.

В экспедиции собрался боевой дружный народ. Не прошло и недели после приезда почвоведа, а у всех товарищей и у самого Ивана Максимовича такое чувство, словно он уже давно в этом коллективе.

Изыскатели, разведчики оценили знания, опыт, дружелюбный характер Крайнова. Особенно сдружилась с ним молодежь экспедиции.

Внешность у Ивана Максимовича самая обыкновенная: среднего роста, худощавый, с подвижным маленьким лицом. Из-за густых бровей, выгоревших на солнце, смотрели поблекшие глаза. И первое впечатление, которое он оставлял, самое заурядное. А между тем энергия и работоспособность этого человека были удивительны.

Сердце у почвоведа пошаливало, работало не так, как хотели врачи. Однако за все дни никто не слыхал от Ивана Максимовича ворчливого слова или жалобы.

Уже ранним утром термометр показывал двадцать градусов Цельсия, а ртутный столбик лишь собирался в путь-дорогу. Небо и воздух раскалены. Темпера песка пятьдесят пять и шестьдесят градусов.

Двигаться здесь так же трудно, как в Каракумах. Разведчики увязали по самые колени, пески валили с ног. Казалось, что не только во рту, в горле — в теле все пересохло. Одежда давила. Трудно дышать. Глаза видели только бескрайнее оранжевое песчаное море.

Машина экспедиции часто застревала, приходилось укладывать дорогу травами, камышом. Колеса телеги увязали по самые ступицы. Лошади едва тащили десять — двенадцать пудов. Каждые несколько километров стоили людям больших усилий, но экспедиция продвигалась.

Весь гербариум флоры сыпучих песков помещался у Крайнова на нескольких листах: ракитники, пырей да шелюга.

Рассматривая дикие корни всех растений, живущих на сыпучих песках, почвовед думал о воде. И что бы он ни делал — брал пробу грунта, измерял температуру, вместе с гидрологом добирался до грунтовых вод, смотрел почвенный разрез, записывал минувший день в дневник, — мысль о воде занимала его. Даже во сне как-то раз он увидел стенку почвенного разреза песков, и, точно на карте мультипликата, уровень грунтовых вод все поднимался и поднимался, достигая корней растений. Культурное растение до воды не добирается. «Пока не добирается», — думал он. И эту мысль тоже записал. Слово «пока» он в дневнике подчеркнул.

Экспедиция проводила разведку, изыскания. Она должна была дать полевые материалы. План и проект освоения песков еще были делом будущего. Но в пути и на привале, где-нибудь между двух холмов высотою с дом разведчики говорили об алешковских песках так, словно уже своими глазами видели, как здесь зазеленеет лес, зацветут абрикосы в садах и появятся первые гроздья на виноградной лозе.

«Красива мечта, — часто думал Иван Максимович, — и реальна. Не может быть сомнений — эти земли будут пересозданы. Но каковы пути? Лес и вода. Как дать воду? Обводнить... Поднять грунтовые воды? Заставить их напоить растения? Грунтовые воды сравнительно далеко. Поднять их уровень? Кто это может сделать? Опять-таки вода».

Экспедиция, обойдя в алешковской арене тысячи гектаров диких