Я могу доставить Иветте столько неприятностей, но не делаю этого. Я не тороплюсь и держу информацию при себе, может быть, позже она пригодится. К тому же я не знаю, насколько я могу доверять Нико. Интуиция подсказывает мне, что ему можно доверять примерно так же, как змее.

— Не похоже, что у меня есть лучшие предложения, не так ли?

Он наклоняется ближе и облизывает губы, и это так соблазнительно, эротично. Он облизывает их так, будто умирает от голода. По мне.

Я хочу, чтобы он поцеловал меня. Осознание этого бьёт меня так сильно, что вырывает воздух из легких.

— Ты выглядишь напуганной, Синдерс. Чем?

— Тобой, — шепчу я.

— Мне это нравится.

Его ответ шокирует меня.

— Ты больной.

— Да, это так. Ты так чертовски хороша, и я хочу запятнать тебя, пока твоя душа не станет такой же тёмной и запятнанной, как моя. Ты позволишь мне, Синдерс? Позволишь ли ты мне испачкать твою душу так же, как твоё лицо пачкается пеплом, который ты убираешь? Могу ли я испачкать тебя изнутри?

Слова Нико темны, развратны и должны вызывать отвращение, но они зажигают во мне огонь.

— Нет, — я должна заставить себя сказать это.

— Даже за то, что позволил тебе спокойно пользоваться моим спортзалом? Разве это не стоит чего-то?

Боже, этот мерзкий ублюдок. Он делает что-то хорошее, а потом всё портит. Однако его соблазнительный рот подёргивается, что говорит о том, что он наполовину шутит. Но, если судить по огню в его глазах, он и это имеет в виду.

— Я не думаю, что пользование твоим спортзалом стоит того, что ты просишь. Может быть, поцелуй.

О, Боже, не могу поверить, что я это сказала.

Нико делает паузу, наклоняет голову в одну сторону и обдумывает мои слова.

— Только поцелуй? Я не подросток, который пробирается за трибуны, чтобы пощупать тебя.

— Это всё, что можно предложить. Один раз. Только один раз. Поцелуй. Сейчас. За пользование спортзалом, когда я захочу.

Это может быть нашим секретом. Моим единственным проступком. Никто никогда не узнает. В конце концов, мы услышим, если кто-либо придёт. Все женщины в этом доме носят каблуки, кроме меня, а его мужчины топают, как слоны.

— Целуй, — легко отвечает он.

Я напрягаюсь, ожидая грубости, языка, зубов и требований. Мой единственный опыт глубокого поцелуя был буквально за велосипедными сараями в моей шикарной частной школе, с мальчиком из академии через дорогу. Это был ужасный опыт. Холодно, неприятно, мокро.

Нико проводит пальцем по моей щеке, мягко, как пёрышком, а затем заводит его под подбородок и поднимает вверх, а его большой палец проводит по моей нижней губе с болезненной лёгкостью и медлительностью. Моё дыхание сбивается, а его глаза темнеют, когда он пристально следит за моим ртом.

Он медленно наклоняется, как будто я бабочка на листе, которую он хочет хорошо рассмотреть, не спугнув её.

Дрожа и проверяя свои воображаемые крылья на случай, если мне понадобится бежать, я замираю, пока хищник сокращает расстояние между нами. Достаточно близко, чтобы я почувствовала запах жвачки на его дыхании и ощутила, как воздух касается моей кожи.

Мягкие. Это единственная моя мысль, когда его губы находят мои. Такие мягкие.

Он целует меня нежно. Его рот прижимается к моему, и он потрясающе вкусно и приятно пахнет. Наши тела близки, но не соприкасаются, и я обнаруживаю, что именно я могу сократить этот промежуток. Я двигаюсь вперёд, гоняясь за его теплом, и когда нахожу его, мои руки инстинктивно обвиваются вокруг его шеи.

Рука Нико перебирается с моего подбородка на затылок, а другая обхватывает мою поясницу, притягивая меня к себе, и это жёстко, требовательно, но поцелуй остаётся мягким.

Моя грудь прижимается к его груди, он издаёт тихий низкий стон, и я таю. Этот звук, такой мужественный и в то же время такой нужный, заставляет меня превратиться в бескостное месиво. Клянусь, в этот момент Нико Андретти может сделать со мной всё, что захочет. Всё, что угодно.

Его губы раздвигаются, и я следую за ним, пробуя его на вкус, когда кончик его языка проводит по моей нижней губе. Я стону в поцелуе и запутываю пальцы в его волосах.

Каблуки, цокающие по коридору — моё спасение. Я отстраняюсь, тяжело дыша. Нико отпускает меня и облизывает губы, отступая на несколько шагов назад, пока не оказывается у стойки.

Однако его взгляд не покидает меня, а когда в комнату входит Иветта, она замирает. Она нюхает воздух, как будто чувствует феромоны, распространяющиеся между нами, и её глаза сужаются.

— Доброе утро, будущая жена, — говорит Нико, растягивая слова. — Я получил твоё письмо насчет бала. Это дерьмовая идея.

— Какой бал? — спрашиваю я.

— Я устраиваю бал, чтобы отметить праздничный сезон. Ты не обязана там быть, — она холодно улыбается мне. — Нико, ты обязан.

— Слава Богу, я буду читать в своей комнате.

— Нет, не будешь, — говорит Нико, удивляя меня.

— Что, прости? — Иветта произносит слова так, словно они горькие на вкус.

— Она придёт. Если ты устраиваешь бал в доме её отца, то она будет присутствовать.

— Почему тебя это так заботит?

Он ухмыляется.

— Мне всё равно, но тебя это будет раздражать, поэтому я хочу, чтобы она была там.

— Я не хочу идти, — Господи, эти двое. Поцелуй уже медленно отступает в моём сознании, пока Иветта и Нико играют в свои мелкие игры.

— Если ты не пойдёшь, то и я не пойду, — Нико пожимает плечами.

Иветта сжимает челюсти, её лицо вспыхивает красным, а глаза сверкают от разочарования.

— Тогда ты должна пойти, Синди. Я знаю, что ты не хочешь, и, видит Бог, я бы предпочла, чтобы тебя там не было с твоим бугристым, невзрачным лицом.

Нико смеётся.

— Что смешного?

— Невзрачным? Ты думаешь, что она невзрачная?

— Посмотрит на неё! Опять грёбаная сажа на лбу. Ты когда-нибудь моешься, дитя? Спутанные волосы. Никакой косметики. Одежда, как мешковина, словно она служанка. Как, чёрт возьми, ты бы её назвал?

Нико окидывает меня взглядом, и я чувствую это, будто впервые.

Он медленно поворачивается к Иветте.

— Не знаю. Трудно подобрать прилагательное.

— Именно. Невзрачная. Скучная. Безвкусная, — она хмурится, глядя на меня и закатывает свои глаза с отвращением. — Тебе лучше купить приличное платье и немного косметики. Ты не можешь выглядеть как горничная.

— Даже если это так, — замечаю я.

— Нет. А теперь хватит болтать. У меня есть дела поважнее, чем стоять здесь и спорить с моей смертельно неблагодарной падчерицей.

— Я придумал одно слово, — говорит