Психиатрической экспертизой Коленберг признан психически неполноценным и в момент совершения им преступления — невменяемым, а посему постановил: дело в отношении Коленберга прекратить и сдать в архив».

Постановление утвердил помощник начальника контрразведывательного отдела ОГПУ Сергей Васильевич Пузицкий, чье имя еще появится на этих страницах.

Фамилия белого генерала известна в разном написании: Слащёв или Слащов. На то есть исторические причины. Большевики в декабре 1917 года провели реформу русской орфографии. В старой России его фамилия писалась так — Слащовъ, по новому написанию — Слащёв, но многие десятилетия буква «ё» мало использовалась в книгоиздании.

Впоследствии будут говорить, будто Плевицкая уже тогда всячески уговаривала Скоблина последовать примеру генерала Слащёва и уехать в Россию. Там ее ждут, там ее слушатели! Но белые офицеры, и Скоблин в том числе, боялись попасть в руки Чека.

Так что большинство эмигрантов искали возможности устроиться где-то в Европе. Рассчитывали на братьев-славян — на Королевство сербов, хорватов и словенцев (так после Первой мировой называлась Югославия) и на Болгарию.

Болгары согласились принять несколько тысяч человек — за триста тысяч долларов, которые немедленно были переведены в Софию. В Болгарию переправили 1-й армейский корпус генерала Александра Павловича Кутепова и Донской корпус генерал-лейтенанта Федора Федоровича Абрамова.

Полковник Михаил Левитов потом описал, как в ноябре 1921 года на турецком транспортном судне «Ак-Дениз» корниловцев доставили в Варну. Попросили сдать оружие. Для отвода глаз сдали небольшую часть. Тогда на борт доставили мясо и хлеб. Корниловцев привезли на станцию Тулово, разместили в бывших казармах болгарской армии. Они стали обживаться. Построили офицерское собрание, чайную для солдат, открыли полковой театр.

Двадцатого февраля 1922 года приехал Кутепов. Устроили смотр с церемониальным маршем. Кутепов остался доволен. Командира полка Скоблина и командиров батальонов болгарские власти в марте пригласили вместе отпраздновать освобождение Болгарии от турецкого ига. На Пасху в апреле 1922 года в полковом театре выступала Плевицкая, и это стало событием для солдат и офицеров.

Петр Врангель 10 февраля 1923 года писал Никанору Савичу: «После огромных усилий Армия была перевезена наконец в Славянские страны, за исключением нескольких сот людей, оставшихся еще в Галлиполи и ожидающих очередь обещанной им отправки в Сербию».

Другие эмигранты поехали во Францию, там была нужда в рабочих руках, особенно в угольной промышленности. Тяжело приходилось инвалидам, не способным прокормить себя. В полку собирали для них деньги. Большую сумму дала Надежда Васильевна Плевицкая. Некоторые корниловцы направились в Грецию, Люксембург, в Бельгию, оттуда Наталья Лавровна Корнилова-Шапрон (дочь убитого генерала) прислала сто въездных виз.

Плевицкая и Скоблин предпочтут Францию. Состав парижской группы корниловцев составит почти 200 человек.

Надежда Васильевна с успехом выступала в Болгарии. Скоблин неизменно сопровождал ее. А у него не было иного занятия. Он ничего не видел кроме войны. И ничего иного не умел. Как юношей поступил в военное училище, так и не снимал военной формы. Оказавшись вне службы, он бы потерялся, но рядом была Надежда Васильевна. А она ценила его умение сдерживать себя и не показывать, что огорчен или раздражен, разряжать трудные и опасные ситуации.

С 1923 года Плевицкая начала активно гастролировать по Европе: Балтийские страны, Польша, Чехословакия. Везде, где обосновались русские эмигранты, ее встречали восторженно. Полтора десятилетия Надежда Васильевна пела перед русскими, которых судьба разметала по всему миру.

В марте 1923 года в Берлине она впервые исполнила песню, точно передававшую эмоции русских эмигрантов:

Публика плакала. В 1924 году она выступала в Болгарии, в Королевстве сербов, хорватов и словенцев. Несколько концертов вновь дала в Берлине. И начались ее триумфальные выступления во Франции, где осело много русских. Одни помнили ее по старой России, другие слышали впервые — и все вместе они были растроганы ее песнями о родине. Никто лучше Плевицкой в ту пору не улавливал настроения изгнанников.

Такого большого успеха добивались немногие, даже очень талантливые артисты. Писатель-эмигрант Петр Петрович Балакшин писал о чудесном певце Александре Николаевиче Вертинском, чьими записями ценители наслаждаются и по сей день: «В Париже Вертинский вел тяжелую жизнь. О концертах и больших сборах нечего было и думать; нечего было думать и о выступлениях в кинематографах между картинами с французским репертуаром, который оказался ему чужим, как и он его слушателям-французам, в те годы смотревшим на русских эмигрантов как на наказанье Божье. Он был артист, настоящий, большой в своем жанре. Ему нужна была публика, рампа, громкие афиши, успех, поклонение, восторг женщин. Кроме первых успехов в Париже — как это было обычно и в других местах — ничего этого не было. Собрать публику на повторные концерты среди русских шоферов Парижа и нуждающихся поэтов было невозможно».

До осени 1930 года жизнь Николая Владимировича Скоблина ничем не отличалась от жизни многих русских офицеров, вступивших после большевистского переворота в Петрограде в ряды Добровольческой армии. Как и они, Скоблин остался без дела и без средств к существованию. Зарабатывала Плевицкая. Профессиональный военный, он принужден был снять форму. В партикулярном платье казался невзрачным. Особенно рядом с красиво одетой женой, на которую — знаменитость! — все обращали внимание. Эмигрантам, не знавшим близко эту пару, брак, вероятно, представлялся мезальянсом.

Александр Вертинский тоже сразу же обратил внимание на эту пару: «В русском ресторане „Большой Московский Эрмитаж“ в Париже пела и Надежда Плевицкая. Каждый вечер ее привозил и увозил на маленькой машине тоже маленький генерал Скоблин. Ничем особенным он не отличался. Довольно скромный и даже застенчивый, он скорее выглядел забитым мужем у такой энергичной и волевой женщины, как Плевицкая».

Тем не менее Александр Вертинский отметил, что в среде бывших офицеров Скоблина уважали, с подчеркнутым вниманием к нему относились руководители Русского общевоинского союза генералы Кутепов и Миллер: «И с семьей Кутепова, и с семьей Миллера Плевицкая и Скоблин очень дружили еще со времен Галлиполи, где Плевицкая жила со своим мужем и часто выступала».

В результате двух революций и Гражданской войны в Европе оказалось минимум два миллиона русских. Эмиграция поделилась на тех, кто считал своим долгом продолжать войну против большевиков, на тех, кто решил с ними примириться и подумывал о возвращении, и на тех, кто влачил тяжкое существование далеко от России, не размышляя о большой политике.

Белая армия еще существовала и подчинялась генералу Врангелю, пока располагалась на турецкой территории. Когда все сняли погоны, войсковые формирования сохранялись лишь формально и больше походили на клубы ветеранов. Но советское руководство исходило из того, что военная эмиграция представляет собой мощную силу, которая готовится к новой интервенции.