Друзья помолчали.

– Опять он, сука, выставил на стол тарелки, – заговорил Боб все о том же. – Как обычно, две. Кто второй, это понятно. Другое непонятно – почему сам к своим «блюдам» не прикасается.

– Может, не нравится, как приготовлено? – высказал Санька версию. – Не умеет готовить?

С кухни заглянула разгоряченная Тамара:

– Кто тут не умеет готовить? Не слушай его, Боря, это говорит человек, который не то что яйцо, даже пельмени сварить не может.

Санька вскочил и обнял жену:

– Молчи, женщина, твое место на кухне.

* * *

Все когда-то происходит впервые: первая невосполнимая утрата, первое убийство, первая прочитанная книга. И тому подобные события, составляющие суть нашей жизни.

Сознание крепко привязано к этим колышкам.

Вот, например, устраивают старшеклассники двухдневный поход с ночевкой. Я заметно младше всех и попадаю в компанию случайно. Просто соседский парень по прозвищу Кентыч таскает меня повсюду с собой, как собачонку на веревке, а я только «за», потому что собачонка и есть. Кентыч – это из-за отчества Иннокентьевич, однако история не о нем. Один из великовозрастных дебилов, который достает меня в школе, здесь совсем борзеет – на привалах разрешает мне передвигаться только на четвереньках. «Раз ты Тараканище, – ржет, – ну так и бегай от людей!» Тараканище – это уже моя кличка, прилепившаяся аж с детсада. Я бегаю, вернее ползаю, а он бьет меня по спине снятыми сапогами и орет: «Бойся тапка, паразит!». И всем весело. Кентыч за меня не вступается, потому что трус…

Вечером разводят костер и к ночи ужираются вусмерть – буквально все. Спиртного набрали с собой немерено. Расползаются по палаткам, и все бы ничего, если б вскоре не обнаружилась очень специфическая закуска: тот жлоб, который надо мной издевался, упал в догоревший костер, в самые угли, и хорошенько прожарился. Заснул сидючи, вот и упал, а приятели не заметили. Выбраться из костра самостоятельно не смог. Не кричал. Пробил острым сучком шею – может, потому и не кричал… Я, в отличие от старших товарищей, не сплю. Я наблюдаю за интересным процессом. Впервые вижу, как готовится человечина: впитываю необычные ощущения, цвета и запахи…

Откровенно говоря, вонища. Именно тогда и понимаю, как это гнусно – горелое мясо. Вообще, все было не так – вульгарно, грязно, неправильно. Остро не хватало красоты. И решаю я для себя, как Ленин когда-то, что пойду другим путем. Ибо нет ничего важнее, чем строгое следование рецепту.

* * *

– Вы с Санькой по садовому участку в сапогах ходите? – спросил Боб.

– Без сапог, – сказала Тамара.

– Что, у вас так сухо?

– Нет, устаем ноги вытаскивать.

Посмеялись.

Дачные муки – обычное дело в конце октября: снег выпадал и таял, дожди нескончаемые, так что развезло землицу и на дорогах, и в огородах.

Сидели в фойе музыкальной школы, ждали детей.

Севка и Оксанка, дочь Бориса, прибежали с сольфеджио первыми, яростно жестикулируя и хватая друг друга за руки: спорили насчет правильного дирижирования на четыре четверти. Следом – вся группа. Гардероб превратился в сущий дурдом, сотрясаемый беготней и криками:

– Эй, это че́йный портфель?

– Надо говорить не «че́йный», а «кого́шный»!

– Как дела? – спросила Тамара сына, засовывая в мешок сменную обувь.

– Была контрольная по интервалам. Я ни разу не ошибся.

Севка старался быть сдержанным, но гордость так и перла.

– А в школе?

– Раздали дневники. У меня ни одной тройки.

Так-так, сегодня Санька проставлял четвертные оценки. Это значит – грядут каникулы.

– За ведение дневника почему-то «хорошо», – добавил Сева со значением. – Не «отлично».

Санька работал учителем русского и литературы в школе, где учился сын, мало того, был у него классным руководителем, так что неслучайно тот удивлялся оценке «хорошо» за дневник, законно удивлялся.

Оделись, собрались, дошли до машины. Санька недавно подъехал – ждал. Залезли в салон: дети и женщины сзади, мужчины впереди. Авто было – старая «Лада-девятка», которая в умелых руках пока еще не то что бегала, а летала.

– Раскрутил мэтра на интервью, – похвастал Боб, когда поехали.

– Которого?

– Не придуривайся. Того, того самого. Столько лет никто не мог вытащить из скорлупы нашего затворника, а я на днях это сделаю.

– Мечтаешь, наверное, чтобы Читатило приготовил к твоему триумфу праздничный обед? Как он там говорит… «К столу»? Сенсационное интервью подавать со свеженьким репортажем!

– Он говорит «блюдо подано», – проворчал Боб.

Маньяк, и правда, всегда звонил от какого-нибудь метро на полицейский «пост номер один», то бишь по дежурному телефону, и сообщал адрес, куда ехать следственной группе.

Голос был изменен, а звонок обычно начинался с фразы про поданное блюдо, ставшей жутковатым кодом.

– Каковы его планы? – принялся размышлять Боб, оседлав своего конька. – Отработать всю книгу? Действует не по порядку, берет сюжеты вразбивку, усложняя работу сыскарей… И что, скажи на милость, он будет делать, когда рецепты закончатся? Их там много, этих рецептов, но число их конечно. Неужели остановится?

– Он сумасшедший, логика его безумна. Нам, кстати, обязательно это сейчас обсуждать? – Саня кивнул назад, на детей.

Тамара дремала, закрыв глаза. Севка с Оксаной, не слушая взрослые разговоры, обсуждали здания, мимо которых проезжали. С сиденья доносилось: «А что такое “архитектор”?» – «Не что, а кто. Видела старые красивые дома? Их архитекторы строили…»

– Я вообще не понимаю, зачем ты об этом говоришь, – сказал Саня. – В смысле, пишешь. Мозг чешется?

– Труба зовет.

– Мундштук не проглоти, трубач. Не боишься, что психопат обратит на тебя внимание с твоими репортажами и статьями? Уж больно ты активен. Ради чего рискуешь? А главное – кем рискуешь, ты хоть понимаешь?

Боб не ответил: обиженно скрестил руки на груди и молчал до самого дома.

* * *

Забавы маньяка, получившего в прессе прозвище Читатило, и впрямь пробирали. Чего только ни находили в квартирах, где он побывал! Труп, политый вареньем, украшенный цукатами и слониками из марципана. Труп, обмазанный в несколько слоев ванильной глазурью. Отрезанные головы с напиханной в рот всякой всячиной – то это манная каша, то ощипанная тушка синицы. Ванны, заполненные лимонадом или кефиром. А то вдруг в ванной – простая вода, где в компании с утопленником плавают пластмассовые кораблики и уточки, соски-пустышки, елочные игрушки и почему-то радиоуправляемая модель подлодки… Что касается сковородок с кастрюлями, оставляемых извергом на плите, вернее их содержимого… Эту экзотику, ей-богу, лучше не описывать.

И обязательная находка – две тарелки, красиво расставленные на обеденном столе. С положенным туда… Как бы поточнее… Лакомством.

А жертвами были дети. Всегда – только дети. Школьники младших классов или дошкольники.

Вычурность убийств,