Он с трудом удержался, чтобы прямо тут не сунуть журнал в пакет. Сделал это на улице и первым делом отнес его в лабораторию. С пометкой «срочно», иначе Федотов мог провозиться до конца недели. И только после этого вернулся в отдел, чтобы посмотреть, как работает стажер.

Стажера нигде не было видно.

– Где Сашка? – спросил он у Ольги. Та пожала плечами.

– Вроде на твой служебный звонили, вот он и поехал.

У Кости стало холодно в животе. Как? Почему? Звонить именно ему кто-то из участковых мог только в одном случае – если найденное тело по внешним признакам относится к уже заведенному делу.

Он набрал стажера.

– Кость… – Голос стажера был мертвым и в то же время словно плачущим. И Костя даже не заметил, что старающийся всегда звать его по имени-отчеству стажер нарушает установленную им самим субординацию. – Тут… Рядом с Тополиной, пятнадцать.

Адрес он буквально выдохнул и больше ничего не говорил. Но Костя и так понял больше, чем нужно. Это было в квартале от лавки комиксов, а еще там всегда сокращала дорогу до дома Катя. Костя был бы рад не думать об этом, но он будто знал, что не ошибается.

Издалека он видел кудрявую голову маячившего рядом с телом Сашки да участкового – и впрямь старого знакомого. Костя перешел на быстрый шаг, но не побежал.

Ведь полковник Ферзев говорил: «У следователя голова должна быть холодная, мальчики и девочки. А бег любую голову разгорячит. Любите бегать, так вам в других отделах рады будут, да еще на ежегодных соревнованиях».

Торопиться было уже некуда. Вблизи Костя разглядел и склонившегося над телом Федотова, и само тело, которое, как и у Летиной, лежало ничком. Костя знал, что увидит, когда криминалист наконец перевернет тело, но все равно вздрогнул. Неряшливо и густо накрашенные губы Кати, те самые, которых он так и не решился коснуться, были разрезаны до середины щек.

Полковник Ферзев говорил: «Когда вы на службе, держите эмоции при себе, мальчики и девочки. Как бы ни хотелось кричать и плакать, а такое может случиться с каждым из вас, нужно держаться».

Костя держался изо всех сил. Ему казалось, что он справляется, когда Сашка зачем-то подхватил его под руку, а равнодушный ко всему и молчаливый «в поле» Федотов произнес: «Повреждения на лице после смерти нанесены. Смерть наступила мгновенно».

Костя хотел было сказать, что криминалист не судмедэксперт, чтобы определить причину смерти, но не мог. Он ничего не мог ни в этот день, ни два дня, на которые его отправили в добровольно-принудительный отпуск, а потом были выходные и понедельник.

В понедельник он без особого интереса убедился, что отпечатки Виталика не совпадают с оставленными на рюкзаке Летиной.

– Не продавец, – уныло высказался осунувшийся Сашка. – Ложный след.

– Ложный, – повторил Костя. Он чувствовал себя, как робот. Не только от спрятанных глубоко чувств, но и от того, что все выходные потратил, вспоминая, кто был в зале в тот день и кто вышел, когда звякнули колокольчики. Он не мог ошибиться. И пусть подозреваемый ходил в лавку очень часто и почти никогда ничего не покупал – Костя даже с трудом мог вспомнить такое, но он каждый раз с силой стискивал журналы, и Костя навскидку мог вспомнить три или четыре из тех, что он держал.

Ему повезло. Сашка – сам Костя не сумел заставить себя зайти в лавку – притащил эти журналы и на двух из четырех экземпляров нашлись отпечатки, которые совпали с имеющимися у них. А потом уже просто – и вскоре Костя знал, кто убийца. Холодцов Георгий Олегович, 75 года рождения. Он решил продолжить слежку. Взять с поличным, чтобы тварь не отвертелась из-за недостаточных улик.

– Если улик будет достаточно, его посадят? – спрашивал Сашка то и дело, словно не знал сам, а может, просто пытаясь растормошить. Костя был ему благодарен.

– Обязательно посадят, должны посадить, – отвечал он на это.

Полковник Ферзев говорил: «Убийца, мальчики и девочки, даже не маньяк, обладает здоровой паранойей. И нужно очень тщательно следить не за ним, а за тем, чтобы он вас не заметил».

Костя вспомнил это, когда услышал шаги. Он обернулся, но поздно. Удар прошел вскользь, но был такой силы, что свет рассыпался на отдельные яркие пятна и померк.

– …Так что вы любите, Константин Алексеевич? – повторил Холодцов, не сводя немигающего взгляда с Кости. Его мерзкая козлиная бородка тряслась при каждом слове.

– При чем тут комиксы? – Костя решил потянуть время, но зря. По лицу Холодцова прошла судорога, а пальцы на плечах Кости сжались сильнее. Точно будут синяки.

– Я не люблю комиксы, – рявкнул Холодцов. – Читать надо книги, а не эту муть. Она развращает людей.

Костя потряс головой.

– Вы из-за этого убиваете? – не выдержал он.

– Я пытался уничтожать сами комиксы, но это не приносило успокоения. – Холодцов достал нож. Тот самый. Не сброшенный. – А вот делать героев комиксов мертвыми… Это успокаивает. Ненадолго.

– Вы убиваете не рисованных героев, а реальных людей. – Костю затрясло, и он не удержался. А Холодцов тотчас закрылся, как в раковине.

– Что! Вы! Любите! – выплюнул он.

– Про Бэтмена, – Костя даже не сомневался. Они держали тот журнал вдвоем. Он и Катя. Кате нравилось читать про Джокера, а Косте нравилась Катя.

Холодцов прикрыл глаза и зашевелил губами. Костя примерился ударить его лбом, но сидя не дотягивался до челюсти или носа, а подняться даже рывком мешала сильная хватка на плечах. В этот момент раздались торопливые шаги и срывающийся голос Сашки:

– Подними руки!

Холодцов чуть поморщился, словно его просто сбили с мысли, но даже не повернулся, а Сашка… Сашка выстрелил.

Не в ногу, как их учили. Костя едва успел подставить плечо – руки его были по-прежнему связаны, – чтобы тело не рухнуло на него. Еще живое.

Выстрел.

– Сашка, ты чего, его же теперь не откачают! – крикнул Костя, неловко склоняясь над осевшим телом. Он по инерции крикнул это, все поняв чуть раньше. И, встретившись с яростными глазами стажера, лишь качнул головой. Сашка не собирался оставлять в живых их первого маньяка. Как он повторял «его посадят?». Костя думал, что он ищет поддержки, но Сашка искал другой выход.

– Он вооружен, я боялся попасть в тебя, поэтому стрелял в корпус, – отбарабанил он и добавил уже совсем другим голосом: – Я боялся не успеть.

Он подошел и вытащил свой нож, разрезал им веревки на запястьях Кости и отошел в сторону, даже не глядя на тело Холодцова. Когда же