– Угощайся!

Его покрытая копотью мрачная фигура медленно выделилась из темноты.

– Нет, спасибо, – отрубил он. – Я пришёл сюда из-за Флинн, а не для того, чтобы поучаствовать в вашей полночной пирушке сладкоежек. Короче, Флинн, зачем ты меня позвала?

– Дело в том, что я кое-кого ищу… – Фраза вылилась из Флинн, как вода из стакана. Фёдор стоял у двери, словно телохранитель в дурном настроении, и Флинн, сидя по-турецки на покрытом ковролином полу, казалась самой себе ещё менее значительной, чем всегда. Она, Пегс и Касим в пижаме и халатах выглядели настолько моложе Фёдора, что пропасть между ними казалась непреодолимой. И то, что пижамы были в цветах школы – сине-зелёными с золотом – и на них красовалась эмблема Всемирного экспресса, положения не спасало.

– Вообще-то у меня ещё есть дела, – сказал Фёдор так, словно поезд без него просто встанет.

Флинн спрашивала себя, как такой человек, как он, может быть непавом. Быть такого не может, чтобы Фёдор не верил в себя, в свои возможности, свой талант. В своё будущее. Ей пришла в голову невыносимая мысль о том, что рядом с ним неплохо смотрелся бы кто-нибудь уверенный в себе, вроде Гарабины. Это её рассердило. Стремительно вынув открытку, она шмякнула её прямо на шляпную коробку между ними.

– Вот, – сказала она. – Мне нужна ваша помощь.

Пегс, Касим и Фёдор смотрели на открытку с таким видом, словно ожидали, что этот маленький кусочек картона сейчас зашипит, или поднимется в воздух, или сотворит ещё что-нибудь магическое.

– Можете спокойно взять её в руки, – сказала Флинн. Она чувствовала, как напряжены у неё нервы. Что скажут эти трое об открытке?

– Что это? – скептически поинтересовался Касим.

– Господи, да открытка, – сказала Флинн, сунув её ему в руку. – Единственное магическое в ней – это экспресс, которого, кроме меня, никто на ней не видит.

– Кроме нас, – поправил Фёдор, сев наконец на пол, так близко к Флинн, что ей стало жарко.

Его рука чуть касалась её руки, и Флинн показалось, что Фёдор намеренно помедлил две секунды, прежде чем убрать свою. Несмотря на пижаму, она ощутила покалывание на коже, словно её слегка ударило током. Это была какая-то совсем другая форма близости по сравнению с той, что связывала их с Йонте.

Фёдор взял открытку, едва Касим успел её прочитать.

– Павлины и непавы видят поезд. Должно быть, это открытка «Тимоти и Никс».

– Чья? – спросила Флинн.

– «Тимоти и Никс». – Он провёл пальцами по краю открытки. – Специальный выпуск с тиснением по краю. Я тоже как-то покупал такую. Ей минимум полтора года. А кто её послал?

– Мой брат, – сказала Флинн, обведя взглядом Фёдора, Пегс и Касима. – Вернее, сводный брат. У меня их четверо. Йонте был старшим. И единственным, кто меня понимал.

Перед мысленным взором Флинн всплыли бесконечные месяцы лета, вечера в старом сарае, которые они с Йонте проводили в поисках всяких интересных вещей. Они нашли там бумеранг Флинн и старую сенокосилку. Она думала о бесконечных поездках на школьном автобусе, о бесцельном шатании по полям. Всё давным-давно прошло. Вместо этого там теперь стычки, чёрствый хлеб и Янник, тайком попивающий за сараем шнапс.

– Н-да, – не подумав, ляпнула Пегс. – Сводные братья и сёстры – это вам не то же самое, что родные.

– Нет, Йонте всё равно что родной, – сказала Флинн, наблюдая, как Фёдор вернул открытку в карман её халата – будто что-то опасное, на что лучше не смотреть слишком долго. – По крайней мере я так чувствую. Он был каким-то особенным. А почти два года назад он исчез. Я думаю, он получил билет на экспресс.

Пегс наморщила лоб:

– Почти два года назад? Значит, сейчас он должен был бы учиться во втором классе. Я здесь уже всех знаю. А как он выглядит?

Флинн открыла было рот, чтобы ответить, но запнулась. Как он сейчас выглядит – вот в чём вопрос. Он наверняка очень изменился.

– Высокий, – начала Флинн, поскольку это-то уж вряд ли могло измениться, – стройный, но не тощий. Волосы у него всегда были светлее моих, пепельные такие. И довольно длинные, чтобы их можно было разлохматить. Для него это было важно. Он всегда широко улыбался, а ещё на лице у него веснушки, а глаза светло-карие, совсем светлые. И он всегда носил рубашки в клетку. В любом случае ему они шли больше, чем мне. – Флинн замолчала в нерешительности и быстро провела рукой по волосам, проверяя, закрыты ли уши, потому что почувствовала, как они горят. Последняя информация, похоже, больше говорила о ней самой, чем о Йонте.

– Секундочку, – вмешалась Пегс. – Так ты его рубашки носишь?

Теперь уши Флинн буквально пылали. Она надевала старые рубашки Йонте не только в память о нём, но и потому, что это был самый дешёвый выход из положения, когда прежние футболки стали ей малы.

– Я люблю рубашки, – чересчур энергично заявила она.

Пегс смотрела на Флинн взглядом профессионала, и в нём сквозило сочувствие. Вероятно, в мыслях она уже составляла список вещей, необходимых для полного обновления её гардероба.

– Не думаю, что когда-нибудь встречал его в поезде, – сказал Фёдор.

Флинн печально кивнула:

– Я тоже его не видела. Но он точно был здесь. Ведь он написал в открытке строчки из школьного гимна! Откуда бы ему знать его? А ещё…

Вытянув руку, Флинн отогнула краешек манжета, чтобы Пегс, Касим и Фёдор при свете танцующих звезд могли прочитать вышитые инициалы.

Пегс вытаращила глаза. Касим тихонько присвистнул, а на угловатых скулах Фёдора заиграли желваки.

Взгляд Флинн переходил от Фёдора к Пегс и Касиму:

– Я думаю, он исчез в поезде.

На несколько секунд между ними воцарилась тревожная тишина. Только извне в купе проникали приглушённый вой ночного ветра да «тыдык-тыдык» колёс на стыках рельс.

Дар речи первым обрёл Фёдор. Снова выудив из кармана Флинн открытку, он ткнул пальцем в один из почтовых штемпелей:

– Вокзал в Упсале не такой уж и большой. – Он задумчиво потёр щетинистый подбородок. Голос его звучал тепло и с хрипотцой, словно потрескивал огонь в камине. – Так что более вероятно, что твой сводный брат пропал в поезде… – Он осёкся.

«Пропал в поезде». От этих слов у всех побежали мурашки по коже: они превращали Всемирный экспресс во что-то опасное – в грозно сопящего хищника на громыхающих колёсах, с тёмными коридорами, мигающим ночным освещением и тенями, вползавшими в купе с толчками ветра. По ночам – теперь Флинн ясно это видела – магический поезд класса люкс не был тёплым, милым домом. По ночам он становился призрачным. По ночам магия превращалась в угрозу.

Дрожа, Флинн поплотнее закуталась в халат. Она не могла понять, откуда этот внезапный холод в купе – действительно похолодало или они вызвали его своим разговором.