И тут дверь в библиотеку распахнулась. Тишину вспороли громкие голоса группы павлинов, с ними вошла и Пегс, которая сегодня воткнула в волосы розовый бант и к своим зелёным замшевым сапожкам опять надела что-то с обилием тюля.

Шум так испугал Флинн, что она чуть не свалилась с кресла.

– У тебя видок, словно ты призрак увидела, – констатировала Пегс. Она обнаружила Флинн в углу и, стремительно запрыгнув на стол, уселась прямо перед ней. Её шелестящая юбка закрыла газету. – Тебя укачало? У Кёрли наверняка есть какое-нибудь средство от морской болезни. Если хочешь, могу спросить. Он у нас типа сестры-хозяйки.

Флинн покачала головой. Ей совсем не хотелось видеть этого Кёрли с его устрашающим орлиным взглядом. Она смотрела мимо Пегс, туда, где только что сидело это существо, пока та наконец в замешательстве не оглянулась в том же направлении.

– Париж прекрасен, – вздохнула она.

Лишь тогда Флинн заметила остающиеся позади высокие здания и широкие прямые улицы, мимо которых летел поезд. Ей попадались на глаза прохожие в костюмах, с газетой под мышкой со стаканчиком кофе в руках. Но теперь её это уже не интересовало.

Она взглянула в открытое лицо Пегс и быстро решилась:

– Я должна вам кое-что рассказать. Тебе и Касиму.

Услышав её приглушённый голос, Пегс тут же сообразила:

– Какую-то тайну? Я так и знала, что с тобой что-то не так. – Она воодушевлённо захлопала в ладоши.

Её слова не слишком польстили Флинн, но она считала, что, по большому счёту, Пегс права. Дотронувшись до открытки в кармане брюк, она кивнула.

«Прости, Йонте, – подумала она, – но мне нужна помощь».

Всемирный экспресс всё больше казался ей каким-то отдельным миром, полным диковинных законов, идей и магии. Для неё будет лучше иметь рядом кого-то, кто знает, как вести себя в этом магическом поезде-интернате. Как обходиться с созданиями, сотканными из тумана. С девчонками вроде Гарабины. И – что тоже не лишнее – с морской болезнью.

– Не здесь, – распорядилась Пегс. – Может, сегодня вечером? У меня в купе? Касиму я сообщу. По выходным он обычно спит до обеда, а потом всегда злой. – Она скорчила гримаску.

Флинн кивнула. Звучит хорошо. И уже похоже на какой-то план. На то, что дело сдвинулось, – и на пижамную вечеринку с плетением фенечек.

– Но не исключено, что я приду довольно поздно, – предупредила Флинн. – Я хотела бы кое-кого привести. – Она бросила взгляд на трубу системы почтового сообщения на полу. Наверняка эта система проходит по всему составу. – Ты случайно не в курсе, как пользоваться этой штукой, а?

Спустя несколько часов Флинн охватила паника.

Она не сомневалась, что Йонте когда-то был в поезде. И не только из-за его рубашки и открытки: она повсюду ощущала его присутствие – как музыку, которая смолкла совсем недавно.

Но она уже засомневалась, что правильно поступила, решив рассказать о брате новым друзьям. Может быть, они не захотят в этом участвовать. Наверняка они ожидают услышать какую-нибудь крутую тайну, а вовсе не такую странную историю.

Так, размышляя, она скользила по длинным коридорам спальных вагонов, днём тихих и пустых, ощущая себя каким-то призраком за стенкой. Словно и во Всемирном экспрессе она оставалась той, кем была в Брошенпустеле: всего лишь сторонним наблюдателем.

Она лихорадочно соображала, как отменить сегодняшнюю встречу. И тут в коридоре самого первого спального вагона навстречу ей полилась музыка, громкая и чуть-чуть с жестяным призвуком, как на послеобеденных танцах сто лет назад.

«Будешь ты в слезах купаться, днями тосковать, метаться», – пел мужской голос.

Флинн остановилась в замешательстве, а потом увидела в конце коридора Пегс, сидящую на ковровом покрытии, прислонившись спиной к стене. На коленях она держала металлическую коробочку, похожую на крошечную древнюю шарманку.

– Флинн, – сказала она, крепко прижав к себе коробочку-шарманку, словно кто-то собирался отнять её, – куда ты подевалась?

«Я спряталась у себя в купе и переживала». Нет, этого она сказать не могла.

– Мне пришлось уйти из комнаты отдыха, – пожав плечами, сообщила Пегс.

«Ну, а если ты разлюбишь вдруг, – горланил голос из шарманки, – в Будапешт уеду я, мой друг. Меня там обожают все!»[8]

– Никому из павлинов это не нравится, – объяснила Пегс, показывая на прибор.

Флинн улыбнулась, потому что в голову не приходило ничего, чем она могла бы опровергнуть слова Пегс.

Ей эта старомодная музыка тоже не нравилась.

Пегс театрально вздохнула:

– Этот Стуре Аной из Гренландии наконец-то замаскировал наше радио, чтобы мадам Флорет его опять не конфисковала, и я было подумала, что парень, возможно, очень даже ничего. И тут он начинает возникать из-за моих музыкальных вкусов!

Флинн, улыбнувшись ещё шире, устроилась на полу рядом с Пегс. Снизу весь вагон показался ей гораздо импозантнее: золотой солнечный свет, падающий в широкие окна и затопляющий коридор осенним теплом, лениво танцующие в нём пылинки, закрытые двери купе из полированного красного дерева. На миг Флинн даже забыла о своих тревогах.

– Думаю, Стуре Аной – самый большой в мире невежда в искусстве, – принялась за своё Пегс. – Уверена, он даже не знает, что означает «если упрямо ты шёл за мечтой, поднимется ветер в ночи».

Ужас молнией пронзил Флинн. Ей почудилось, что открытка в кармане брюк стала накаляться.

– И что же это означает? – прохрипела она.

– Что-что! Что никогда нельзя сдаваться, – пояснила Пегс, задумчиво почёсывая свой острый носик. – И что нужно всегда верить в лучшее.

Флинн покачала головой:

– Нет, я имею в виду – откуда ты знаешь эти стихи?

Пушистый ковролин поднимался и опускался, словно самые безобидные американские горки в мире, но Флинн внезапно тряхнуло, как в высшей точке настоящих американских горок.

Пегс замолчала, прижав кончик пальца к носу, и озадаченно взглянула на неё.

– Это начало нашего школьного гимна, – сказала она. – Мы поём его каждую пятницу перед ужином. Ну, то есть если мадам Флорет не потратит всё время на чтение школьных правил.

Широкая железная дверь рядом с ними распахнулась, и холодным встречным ветром в вагон занесло паровозный дым.

– Когда мы были павчатами, мы не сидели у всех под ногами, – проворчала одна из двух темноволосых пав, протиснувшихся мимо них.