дружбы другого человека, Гвидо Кавальканти (около 1259–1300), блистательного мыслителя, носящего титул первого поэта Флоренции. Не все было гладко в этой дружбе с самого начала. Гвидо состоял в браке с дочерью врага рода Алигьери, Фаринаты дельи Уберти (1212–1264). Наш герой многому научился у Гвидо, и сам впоследствии стал зваться первым поэтом. Дружба закончилась печально. Советом приоров, в который входил Данте, Кавальканти был изгнан в болотистую Сарцану, где заболел малярией. Ему сделали послабление, разрешив вернуться во Флоренцию, но поэт все равно умер, и этот факт, по-видимому, мучил Данте всю жизнь.

В «Божественной комедии» Гвидо упоминается в X песни, но в аду автор встречает не его самого, а лишь его отца, еретика-эпикурейца и гвельфа Кавальканте Кавальканти. Их диалог очень интересен. Кавальканте, видя Данте, ищет глазами своего сына и, не увидев того, вопрошает:

«Если в этот склеп слепой

Тебя привел твой величавый гений,

Где сын мой? Почему он не с тобой?»

«Я не своею волей в царстве теней, —

Ответил я, — и здесь мой вождь стоит;

А Гвидо ваш не чтил его творений»[31].

В ответ несчастный отец начинает кричать:

«Как ты ответил?

Он их не чтил? Его уж нет средь вас?

Отрадный свет его очам не светел?»[32]

Считается, что в момент, когда Данте писал этот текст, Гвидо Кавальканти еще был жив и умер лишь несколько месяцев спустя. Мы опять-таки можем только догадываться и фантазировать, что думал наш герой, создавая эту сцену. Он же сам в своем творении медлит с ответом, будто что-то знает и не хочет говорить:

И так как мой ответ на этот раз

Недолгое молчанье предваряло,

Он рухнул навзничь и исчез из глаз[33].

«Что близится, что есть, мы этим трудим

Наш ум напрасно; по чужим вестям

О вашем смертном бытии мы судим.

Поэтому, — как ты поймешь и сам, —

Едва замкнется дверь времен грядущих,

Умрет все знанье, свойственное нам».

И я, в скорбях, меня укором жгущих:

«Поведайте упавшему тому,

Что сын его еще среди живущих;

Я лишь затем не отвечал ему,

Что размышлял, сомнением объятый,

Над тем, что ныне явственно уму»[34].

Но вернемся к началу дружбы Данте с Гвидо Кавальканти, на тот момент — первым поэтом Флоренции.

* * *

— Ну почему же «одно пьянство»? — лукаво подмигнул Форезе. — Я предлагаю пойти сегодня в дом Кавальканти. Гвидо объявил поэтическое состязание.

— Сам Гвидо Кавальканти? — восхищенно переспросил Данте и засомневался: — Любезный Форезе, а стоит ли мне там показываться? Я ведь не самый опытный стихотворец.

— Ты почитаешь опыт за ценность? — прищурился Бичи. — А если он отрицательный? Представляешь, каких глубин пошлости можно достигнуть, упражняясь в сочинении плохих стихов?

— Тебе этого не удалось, — усмехнулся Алигьери. — Ты написал плохих стихов больше, чем звезд на небе, а все еще не умер для поэзии.

— Тогда тем более пошли! — заключил толстяк. — К тому же у Кавальканти подают бесподобное вино. Жаль, что он сам — редкий скупердяй, больше пары наперстков отведать не даст.

Данте был потрясен роскошными хоромами первого поэта Флоренции. Голова кружилась от пестроты восточных ковров, каждый из которых стоил целое состояние. Они украшали стены и даже пол. На столике, за которым Гвидо сочинял свои знаменитые канцоны, красовались две античные статуэтки: Аполлон, преследующий нимфу, и голова богини Дианы. По периметру рабочего кабинета стояли расписные сундуки, в которых хранилась библиотека поэта: рукописи античных греков и провансальских трубадуров, латинские переводы Аристотеля с комментариями Аверроэса, медицинские трактаты Гиппократа, Галена и Авиценны, а также французские романы и руководства по риторике. Вот только иконам и распятию в этом роскошном доме места не нашлось.

…Вино и вправду оказалось удивительным — легкое и пьянящее, да еще с необычным тонким ароматом. Угощал хозяин действительно неохотно — кубки были небольшие и закуски совсем немного, — но приятелям, пришедшим рано, удалось вкусить и того, и другого. Все это как-то особенно удачно развязало язык Данте. Ему удалось выстоять в быстрой стихотворной перепалке терцинами. Да не просто выстоять, а обратить на себя внимание гостей. Правда, первый поэт Флоренции к восторгам не присоединился, дав понять: он разделяет поэзию и хорошо подвешенный язык. К тому же оказалось — это было вовсе не состязание, а так, репетиция перед началом вечера. Данте пожалел, что пришел. Гвидо выражал свое мнение крайне презрительно и выглядел при этом мэтром с заоблачных высот. Даже не верилось, что он старше Алигьери всего на шесть лет.

Тем не менее присутствующие пожалели, что блестящую импровизацию Данте не слышали дамы, которых ожидали здесь с минуту на минуту. Форезе поинтересовался:

Достаточно ли хороши собой сии дамы? Ибо сказано:

Любовь от зримой формы происходит,

Что входит в ум возможный в виде знанья

И чье влиянье — одухотворенье,

Ведь чувственное чуждо ей боренье,

И с свойствами она родства не водит…

Это была канцона, принесшая славу Кавальканти. Форезе обладал отличной памятью. Он любил невзначай прочесть какому-нибудь автору его творение и получить лишний кубок вина. Однако с Гвидо этот номер не прошел.

— Закрой свой рот, Форезе, — прервал он излияния толстяка, — сегодня у меня вечер поэтических состязаний, а не цитат. Не сможешь выдавить из себя собственных строк — я прикажу слугам выпроводить тебя вместе с твоим дружком.

И он горделиво откинул назад темнокудрую голову, украшенную символическим лавровым венком. В этот момент Данте хотелось только одного: сочинить нечто такое, что впечатлило бы этого небожителя. Он начал прикидывать строки, и тут за дверью послышалась возня. Кавальканти немедленно принял галантный вид:

— О, я слышу ангельские голоса наших прекрасных гостий! Кстати, друзья мои, одна из них действительно ангел. Подобно святой Кьяре, она ухаживает за больными в новой городской богадельне, которую построил ее отец.

Дамы уже входили, смеясь и весело переговариваясь, но Данте не замечал их, увлеченный сочинением баллады, которая пробила бы брешь в щите высокомерия первого поэта Флоренции.

— Не ожидала встретить тебя здесь, — раздалось у него над ухом. Образы и рифмы мгновенно разлетелись, будто стая вспугнутых воробьев. Он едва нашел в себе силы поздороваться с Беатриче и поспешно отошел