Затем, отойдя на несколько шагов, в замешательстве повернулся к огромной грифельной доске, всю поверхность которой покрывал сложный чертёж.

* * *

Идущий по коридору Свен словно обрёл второе дыхание. Невероятно! Кто бы ни был его таинственный благодетель, осознанно или по чистой случайности мазнувший по доске мелом и тем самым завершивший его чертёж, он навсегда помог создать технологию, способную изменить историю человечества. Навсегда.

От открывавшихся перспектив у Свена вспотели ладони и засосало под ложечкой. Теперь важно было не терять голову и постепенно переходить от столь затянувшейся теории к долгожданной практике. Но для этого ему было жизненно необходимо финансовое вложение. И весьма солидное.

Всё ещё раз тщательно перепроверив, спустя неделю после чудесного открытия, Свен через декана обратился к попечительскому совету университета, который занимался выдачей грантов, в надежде, что ему помогут с дальнейшей реализацией изобретения.

Рассмотрев заявку молодого профессора с подающим надежды послужным списком, заседание попечительского совета Буффалского университета было назначено на пятницу, через четыре дня. В ожидании назначенного срока Свен не мог усидеть на месте, волнуясь, как когда-то давным-давно, трудясь в бакалейной лавке, с замиранием ждал долгожданного ответа из Оксфорда.

И вот долгожданный день настал. Загодя наведавшись в типографскую контору, Свен сделал несколько копий своих чертежей для всех участников предстоящего заседания, внимательно следя, чтобы ни один листок не пропал. Явившись за полчаса до начала, он нервно мерял шагами коридор из конца в конец перед дверями в зал заседаний, не в силах усидеть на месте.

Когда его, наконец, пригласили, он обошёл залу, раздавая членам комиссии папки, изо всех сил стараясь, чтобы при этом от волнения не сильно дрожали руки.

– Можете начинать, – не глядя на выступающего, любезно разрешил председатель совета, открывая первую страницу предложенного к рассмотрению документа.

Положив портфель на кафедру, Свен привычно вооружился мелом и прошёл к установленной тут же доске, правда, размерами уступавшей той, на которой был воссоздан оригинальный чертёж Машины.

– Господа, позвольте предложить вашему вниманию уникальную технологию, которая изменит наш мир! – торжественно обратившись к аудитории, начал он.

В зале царила мёртвая тишина, и ободрённый этим Свен продолжал:

– Если вы обратите своё внимание на графу расчётов, показанную на странице шестьдесят четыре, – сидящие в зале послушно зашелестели папками, – то увидите, что предложенная мною система позволяет преодолевать не только время, но и пространство, – сидящий по правую руку от председателя декан кафедры физики, вчитавшись, хрюкнул и прижал ко рту кулак.

– Также, опираясь на основы квантовой физики, подкреплённые теорией четвёртого измерения…

– Простите, профессор, – небрежно пролистав увесистую стопку листов и чертежей, исписанных аккуратным убористым почерком, и небрежным жестом оборвав вошедшего в раж докладчика, иронично поинтересовался глава попечительского совета университета. – Позвольте мне уточнить. Правильно ли я вас понял? Вы хотите сказать, что собрали нас всех здесь, чтобы предложить нашему вниманию Машину… времени?

В зале заседаний послышалось несколько несдержанных смешков.

– А разве вы сами не видите? – Нордлихт указал рукой на доску позади себя. – Это же настоящий переворот. Господа, это революция!

– Заседание закрыто, вам отказано в попечительстве, – властно вынес вердикт председатель.

– Но вы же не дослушали, – попытался было возразить Свен. – Если обратиться к следующему чертежу… Я ещё не показывал слайды.

Но совет попечителей больше не желал его слушать.

– Достаточно. За прилежную учёбу вас поощрили степенью профессора, и как вы употребили её? На выдуманные мифы и сказки. Призрачные иллюзии, которыми засоряют мозги обществу писаки, возомнившие себя пророками. Ваши идеи надуманны, а теоремы бездоказательны, – глава попечительского совета иронично скривил мясистые губы и сузил поросячьи глазки. – Вы плохой учёный, профессор Нордлихт… Заседание окончено, господа.

В Машину никто не верил. Свену никто не верил. Родной университет, которому он верой и правдой служил столько лет, хохотал над ним от души. Даже несмотря на все представленные доказательства и выкладки. Может быть, он попросту шёл впереди своего времени? Время, сколько же его ещё должно пройти…

Несправедливо.

Его профессорская честь опозорена, а идея всей жизни осмеяна. Свен никогда не любил алкоголь. Точнее, был к нему равнодушен. Но после всех усилий, стараний и бессонных ночей над ним попросту посмеялись, посчитав шутом перед лицом родной кафедры и всего университета. Самое противное было то, что он стал посмешищем не только в глазах коллег, но и своих студентов.

Сидя в какой-то захолустной забегаловке и потягивая кислое пиво в заляпанном вытянутом бокале, он пытался представить, как будет жить дальше. Как существовать после того, как мечта, которую он лелеял и вынашивал как родного ребёнка столько лет, в одночасье разлетелась на миллионы кусочков, словно опрокинутая на паркет ваза из хрусталя.

Расположившийся на полукруглой сцене небольшой блюзовый бэнд неторопливо музицировал витиеватую мелодичную импровизацию. Два колоритных молодых певца в чёрных пиджачных парах и чёрных шляпах, изредка подпевая мотиву, подкрепляли слова трелями хрипловатой гармоники. На барабане ударника значилось название группы «Джарвис и Манкимен».

Пришла ты во сне, словно чёрная кошка,

Манила губами, качнула бедром.

Как дивный дурман, непокорная крошка,

Как чудный волшебный сон…

Вслушиваясь в слова песни, Свен вспомнил ту заветную ночь, когда ему было чудесное видение первых набросков его невероятного по своей сути, а на поверку никому не нужного изобретения. Как он был молод и наивен! Тогда казалось, что за раскрытыми дверями Оксфорда его ожидает целый необъятный мир, который покорно ляжет к его ногам. Свен горько усмехнулся, допивая пиво. Много воды утекло.

Стёр башмаки и сижу у дороги,

Дружище Иисус, я устал.

Прострелено сердце и стоптаны ноги,

Гитару за душу загнал.

Сижу я один и смотрю на тот камень,

Что стонет в пыли сотню лет.

Кто скажет, что делать, бороться иль сдаться,

Увижу ль ещё в жизни свет…

Свен воскресил в памяти наполненные кропотливой учёбой и беззаботными радостями студенческие годы, его сверстников и друзей. Где они сейчас, чем занимаются? Стал ли Джибс Стивенсон известным спортсменом или даже олимпийским чемпионом, а кто-нибудь из соратников по шахматному кружку признанными гроссмейстерами? Как у каждого из них сложилась жизнь? Ни о ком из них с тех самых пор Свен ни разу больше не слышал.