основания для обвинения мисс Флетчер в тяжком преступлении, за которое в качестве наказания могут быть назначены смертная казнь или тюремное заключение на срок более одного года. Нахождение её на свободе опасно для общества, так как она может продолжить заниматься преступной деятельностью, а также оказывать давление на свидетелей. Она также имеет возможность покинуть территорию США и скрыться от следствия в любое время.

– Защита, вам слово, – вновь стукнул по деревянной плахе судья.

– Ваша честь, – начал адвокат, – как указано в законе, ходатайство об аресте должно содержать сведения о времени и месте совершения преступления. Это необходимо для того, чтобы суд мог решить, продолжают ли течь так называемые основания для обвинения подзащитной, или они прекратили своё действие. Как мы видим, господа полицейские, не сумев сослаться на точное время совершения убийств Алана Перкинса и Эдгара Сноу, как и не указав время покушения на жизнь мистера Баркли, пренебрегли этим требованием. А допрос двух свидетелей и одного потерпевшего, являющегося одновременно и свидетелем по двум другим убийствам, и вовсе показал несостоятельность предъявленного мисс Флетчер обвинения. Итак, на что ссылается полиция? Всего на два предмета: маникюрные ножницы с кривыми концами и на бандероль с ядовитой начинкой. Что касается первой так называемой улики, то таким же образам можно было бы предъявить обвинение всем леди, проживающим в пражском отеле «Золотой гусь» в день, когда был отравлен Алан Перкинс, а также тем дамам, плывшим на пароходе «Роттердам» через Атлантический океан, у которых с собой были маникюрные ножницы, поскольку пакетик с ядом был открыт именно с помощью подобных аксессуаров для ухода за ногтями. Согласитесь, это звучит довольно глупо. – Защитник покосился в сторону судьи, но лицо вершителя правосудия казалось высеченным из гранита: на нём не шевельнулся ни один мускул и не дрогнула ни одна жилка. Вздохнув, адвокат продолжил: – А что говорить о бандероли на имя моей подзащитной? С таким же успехом я завтра вышлю на домашний адрес детектива Райта фривольные карточки французских куртизанок, которые будут ожидать его на почте, а потом на основании этого попрошу арестовать его за распространение порнографии.

– Господин адвокат, я прошу вас вести себя в рамках приличия, – грозно проворчал судья.

– Простите, ваша честь, я учту ваше замечание. Я могу продолжать?

– Продолжайте.

– Итак, мы видим, что основания, изложенные в ходатайстве полиции об аресте мисс Флетчер, отсутствуют полностью. Однако если суд всё-таки посчитает нужным выбрать меру пресечения, то мы готовы предоставить залог в тысячу долларов, – заявил защитник и умолк.

– Вы закончили?

– Да, ваша честь.

– Суд удаляется в совещательную комнату, – скороговоркой выпалил судья, направляясь к боковой двери.

Ардашев подошёл к адвокату и осведомился:

– Тысяча долларов залога за тяжкое преступление не мало?

– Вы правы, но что я могу поделать, если мистер Баркли на большее не согласился?

Скрипнула дверь, судья занял своё место и голосом старого евнуха провещал:

– Оглашается решение суда. Суд города Нью-Йорка постановил: ходатайство о вынесении приказа на арест мисс Флетчер удовлетворить полностью. В принесении залога отказать. Судебное заседание окончено.

Судья стукнул молотком и, не глядя на обвиняемую, поспешно ретировался. Лица полицейских светились от радости, точно медные котелки, начищенные содой. Лилли всплакнула и, бросив на Ардашева взгляд, полный надежды, под охраной была выведена из зала суда.

– Финал печален, но вполне предсказуем. Залог, как я и предупреждал, слишком мал для лица, обвиняемого в двух смертоубийствах и одном покушении на убийство. Мистер Баркли, я сделал всё, что мог, – развёл руками мистер Пальмер, укладывая бумаги в портфель.

Банкир не ответил и заторопился к выходу.

– Вы будете обжаловать это постановление в окружном суде? – осведомился Ардашев.

– Да. Мистер Баркли мне за это уже заплатил.

– Хорошо. Позвольте поблагодарить вас за высокопрофессиональную работу, – протянув руку, выговорил частный детектив. – Я ведь тоже семь лет был присяжным поверенным в одном из окружных судов Российской империи.

– О! Неужели? – улыбнулся Пальмер, ответив на рукопожатие. – Приятно слышать.

– Господа, господа! – послышался крик, и вдруг в дверях возник мистер Баркли. Он часто дышал, а его лицо было покрыто испариной. В руках он держал вскрытый конверт. – Вот, смотрите, какой-то сорванец подбежал и, спросив, не я ли мистер Баркли, сунул мне письмо. Прочтите, мистер Ардашев.

– «Сэр, у меня для Вас плохие новости! Вы – скряга и полное ничтожество! Пожалеть пару десятков тысяч долларов на залог для Лилли Флетчер – верх низости и скупердяйства. Да постигнет вас кара Господня! Всегда Ваш, Морлок», – прочёл вслух Ардашев, внимательно разглядывая послание. Затем он вынул складную лупу и, не говоря ни слова, продолжил изучать текст.

– Что вы там так долго высматриваете? – кусая от нетерпения губы, спросил банкир.

– До сегодняшнего дня у нас имелось восемь писем Морлока. Шесть из них были напечатаны на разных печатных машинках (об этом свидетельствует различный интервал между буквами в словах), седьмое он прислал по пневматической почте (когда он находился в Берлине, ему уже не было смысла делать вид, что он в Америке), а восьмое оставил на «Роттердаме», после того как сумел покинуть пароход и пересесть на дирижабль. И только теперь перед нами обычный человеческий почерк, а не текст печатной машинки или печатные буквы, написанные от руки.

– И что это значит?

– Во-первых, как вы понимаете, преступник находился в зале вместе с нами, во-вторых, текст он написал буквально на коленке, и в-третьих, он очень торопился выйти раньше вас, чтобы успеть передать конверт мальчишке, который по договорённости ждал его на выходе.

– А почему вы думаете, что он не подготовил письмо до судебного заседания?

– Потому что заранее он не мог знать, какую сумму залога озвучит защитник, – ответил Ардашев, достал из кармана коробочку ландрина, положил под язык жёлтую конфетку и спросил: – А разве это не почерк Моргана Локхида?

– А почему я должен это знать? – скрывая с трудом волнение, выговорил банкир. – Я уже и не помню, как он писал. К тому же я слышал, что с годами почерк меняется.

– Ну что ж, не помните так не помните. Не буду спорить. Во всяком случае, теперь у нас есть хоть какое-то представление о Морлоке.

– Скорее о его почерке, – угрюмо буркнул Баркли.

– Не скажи́те! По почерку можно судить о человеческом характере. К тому же тут наклон необычный. Такой я ещё не встречал. Его захочешь сделать, не сумеешь, а тут он пишет без каких-либо усилий. Видите, как легко бежало перо по бумаге? Его кончик даже ни разу не споткнулся о лист и не пробил его.

– Джентльмены, – выговорил адвокат, – наличие этого письма – доказательство