В этот момент на сцену выкатывали кресло, и начинался фарс. У жены сразу же возникло подозрение, что будет дальше, но смотреть на развитие событий все-таки было чистой мукой. На сцене появились два молоденьких филиппинских актера: один изображал мальчика в инвалидном кресле, второй — его умственно неполноценного старшего брата. Они взбирались на утес, потому что хотели покончить с жизнью. Публика узнавала это из их обмена репликами с Косом, игравшим теперь роль крестьянина, больше настроенного бранить их и высмеивать, чем удерживать от задуманного. «Наши утесы здесь, на Филиппинах, заросли по колено диким виноградом и травой — колеса наверняка в них запутаются, и так вы там и застрянете со своим креслом». Не проявляя ни йоты сочувствия, он все же пытается их удержать, прежде всего потому, что не прочь завладеть креслом.

Но они умудряются проехать и исчезают в зарослях: недоразвитый мальчик толкает перед собой кресло, в котором сидит его младший брат. Входит священник, чью роль играет Дядя Сэм. Они разговаривают с крестьянином. Самоубийства противны воле Божьей, заявляет крестьянин, так что давайте объединим усилия и спасем их. Священник, разумеется, согласен, но его собеседник выдвигает одно условие. Ведь он не священник, и церковь его не кормит, так что простая справедливость требует, чтобы он получил компенсацию за труд, необходимый, чтобы продраться сквозь заросли. Пусть церковь берет себе души, которые он поможет спасти, а ему достанется креслице на колесиках. Но священ ник говорит, что не видит тут оснований…

В разгар этого спора Мелинда, выступающая в роли крестьянской девочки, неожиданно появляется из джунглей, катя перед собой инвалидное кресло, в котором сидит теперь чучело тощего дикого поросенка. «Те мальчики ушли на небо, — весело сообщает она. — Я помогла им, и они оставили мне это кресло, а Боженька наградил меня поросенком!»

Позже жена рассказала, что, увидев, насколько все это потрясло Мариэ, Кос принялся изо всех сил ее успокаивать. «Он не предвидел такой реакции и был ужасно расстроен. Весь его вид говорил об этом; лицо даже казалось потемневшим. Но когда Мариэ уехала и я спросила, как только он додумался до такой сцены, спокойно ответил, что это было велением „космической воли“».

— Я помню, как Кос рассказывал о желании доработать пьесу и в финале дать сцену в лесу, где живые встречаются с умершими, — сказал я. — Если задумано было появление персонажей, похожих на Митио и Мусана, то как же обойтись без разговора о самоубийстве?.. Мариэ оказалась в положении человека, которого вынудили смотреть на то, что он больше всего боялся увидеть, но не исключено, что Кос, задумывая эту сцену, предполагал создать глубокие, прямо к сердцу идущие образы.

— Может, ты прав, но актер, игравший маленького инвалида, все время раскачивался и дергался, так что был слышен скрип инвалидного кресла. Не исключаю, что это должно было подчеркнуть, что нижняя часть тела обездвижена, но все-таки… Его руки казались чудовищно длинными, и он все время ими размахивал, иногда даже задевая толкавшего кресло мальчика. Было такое впечатление, будто они базарно переругиваются по-тагальски. Все это приводило в восторг гастарбайтеров с Филиппин, живущих в Иокогаме в общежитии, а мне напоминало старые комедии, в которых появление уродцев сразу вызывало смех. Когда я попыталась расспросить Коса, он ответил, что большая часть диалогов в этой сцене — импровизация актеров…

Какое-то время спустя я узнал, что Кос с труппой вернулся на Филиппины. Но Дядя Сэм остался и по-прежнему живет в принадлежащем Мариэ кондоминиуме. Пригласил разделить с ним квартиру нескольких молодых американцев — частично студентов, частично служащих японских фирм, — и они создали там атмосферу полной непринужденности и вседозволенности. Рассказал мне об этом Асао, которого я случайно встретил на улице, но он, с головой погруженный в дела, связанные с завершением японских гастролей Космической Воли, не проявил особой озабоченности. Кроме того, хотя компания друзей по-прежнему считала своим долгом заботиться о благополучии Мариэ, было похоже, что они сочли правильным не вмешиваться в ее жизнь, пока она сама об этом не попросит.

А потом как-то утром, когда в воздухе в первый раз повеяло осенней прохладой, жена, читая газету, вдруг тихо ахнула. Это была просто маленькая заметка в разделе местных новостей, но то, что в ней фигурирует имя Мариэ, повергло ее в шок. «В одном из кондоминиумов Сэнгава, принадлежащем Мариэ Кураки, постоянно проживающий по данному адресу американец Д. С. напал на некоего С. Т., бывшего мужа владелицы, пытавшегося ворваться в дом, и нанес ему серьезные повреждения. С. Т. уже давно имел проблемы со здоровьем, вызванные неумеренным употреблением алкоголя, и сильный удар в область брюшины способствовал их обострению. Пострадавшего увезли в отделение скорой помощи, где он сейчас находится в критическом состоянии. Д. С. заявил, что его давно уже возмущает С. Т., вечно пьяный бездельник, все время болтающийся у дома в попытках заставить Мариэ возобновить их прежние отношения. Полиция получила сведения, что Д. С. и его приятели постоянно употребляют марихуану, и в настоящий момент расследует все обстоятельства этого дела».

— Почему это опять свалилось на Мариэ? — вздохнула жена, которая, оправившись от шока, чувствовала теперь бесконечную грусть. — Хотя когда такие вещи происходят, невольно чувствуешь, что это неминуемо должно было случиться. И все-таки думать об этом так больно…

— Мне кажется, что английское слово vulnerability[3]— один антрополог определяет его как «свойство, притягивающее несчастья» — лучше всего подходит для объяснения ситуации, в которой сейчас находится Мариэ. Пусть первая трагедия была непредсказуемой, все равно надо признать, что после нее Мариэ стала особенно уязвимой: рана еще остается свежа и слишком заметна. Во всяком случае, мне это видится так.

— Думаю, трое ее телохранителей теперь опять из кожи вон вылезут, чтобы загладить случившееся. Надо признать, что в таких случаях они просто незаменимы, но, по-моему, лучше бы принимать меры для предотвращения таких несчастий. Ведь после они готовы буквально на все… Впрочем, пожалуй, это свойственно их поколению — хранят дистанцию в отношениях даже с теми, кто дорог.

— Возможно, они считают, что до некоторой степени такие происшествия даже полезны, чтобы отвлечься от тех, других мыслей. Ведь, как ты правильно говоришь, после они готовы для нее на все.

На этот раз Асао и его друзья сделали ради Мариэ больше, чем когда-либо прежде. Не только добились того, что с Дяди Сэма сняли обвинение в хранении наркотиков, но и помогли Мариэ устроить дела, необходимые, чтобы начать новую жизнь. Когда все было завершено, Асао пришел ко мне и дал полный отчет.

У Саттяна и раньше было неблагополучно с печенью, и теперь, хотя кризис и миновал, он по-прежнему остается в больнице. Мариэ просидела у его койки, пока опасность не миновала, и сама оплатила больничные расходы. Кроме того, она решила продать свой кондоминиум в Сэнгава и уплатить долги, образовавшиеся в результате гастрольного тура Космической Воли. Остаток, в любом случае, должен был обеспечить средства к существованию. Но в последнее время она заговорила о желании вступить в религиозную коммуну, о которой узнала, уже перестав заниматься в кружке при католической церкви. Пока Саттян под присмотром, это возможно…