— Ну, хорошо, шеф, я с вами согласен, и вы знаете, что я на вашей стороне. Если я вам ничего не говорил, то только потому, что мне казалось, что это дело личного характера…

— Позволь об этом судить мне.

— Сегодня днем я видел его в таверне Анчитонеа. Он обедал… с вашей сестрой…

— Со своей сестрой? — уточнила она, не поверив своим ушам.

— Нет, с вашей, — повторил он.

— С моей сестрой? С Розаурой?

— Нет, с другой. С вашей сестрой Флорой.

— С Флорой? Они тебя видели?

— Нет, вы, наверное, знаете, что в этой таверне полукруглый бар, который начинается у входа и уходит вглубь помещения, оканчиваясь у наружной стены. Мы с Ириарте сидели неподалеку от стеклянной двери, и я заметил, как они вошли, и хотел поздороваться. Но я не успел к ним подойти, потому что они проследовали в обеденный зал и мне было неловко их преследовать. Когда мы уходили, сквозь стеклянную дверь между баром и залом я увидел, что их заказ уже принесли и они начали есть.

Дождь никогда не пугал Хонана Эчайде. Более того, прогулка под проливным дождем без зонтика была одним из его любимых занятий. В Памплоне он пользовался любой возможностью погулять под дождем, надвинув на лоб капюшон анорака. Он вышагивал медленно, наблюдая за тем, как прохожие спешат укрыться за дверями кафе и ресторанов или бестолково толпятся под вероломными навесами зданий, с которых стекала вода, еще сильнее поливая укрывшихся от дождя людей. Он шел по улицам Элисондо, любуясь пеленой воды, мягко струящейся по мостовой, образуя загадочный узор, похожий на разорванную подвенечную вуаль. Фары автомобилей пронзали темноту, рисуя перед собой призрачных водяных существ, а из светофора, казалось, выплескивался вполне осязаемый красный свет, отчего вода в лужах под ногами тоже становилась красной. В противоположность пустынным тротуарам, движение на дороге было оживленным. Все куда-то ехали, напоминая влюбленных, спешащих на свидание. Хонан шел по улице Сантьяго в направлении площади. Стремясь покинуть оживленные кварталы с их шумом, он ускорил шаги, которые замедлились, как только он заметил плавные очертания, немедленно перенесшие его в минувшие эпохи.

Он полюбовался фасадом ратуши и казино, построенного рядом с ней в начале двадцатого века и ставшего местом встреч наиболее обеспеченных граждан. Именно здесь проходила большая часть их общественной жизни. За этими окнами было принято множество деловых и политических решений, возможно, даже больше, чем собственно в ратуше, поскольку в те времена общественное положение человека значило куда больше, чем сейчас. В стороне от площади, на месте, которое некогда занимала старинная церковь, Хонан увидел дом архитектора Виктора Эусы, но больше всего его интересовал дом Арискуненеа, и величественный фасад этого здания его не разочаровал.

Он спустился по улице Хайме Уррутиа, украшенной проливным дождем и выразительной архитектурой прекрасных зданий. В доме номер двадцать семь существовал проход или переход, между улицами Хайме Уррутиа и Сантьяго, который наряду с другими, уже несуществующими переулками, в прошлом соединял дома с полями, огородами и садами, исчезнувшими с появлением шоссе. Рядом с базарной площадью находилась старинная мельница Элисондо, перестроенная в конце девятнадцатого века, а в середине двадцатого переоборудованная в электростанцию. Архитектура любого поселка или города говорит об обычаях и предпочтениях жителей так же красноречиво, как о привычках человека его поведение и манера держаться. Место жительства определяет склонности людей подобно тому, как это делает семья и образование. Это место говорило Хонану о гордости, доблести и борьбе, о добром имени и славе, добытых не силой, но дарованиями и благодатью, не случайно представленными шахматной доской, которую жители Элисондо представляли миру в качестве своего герба с достоинством людей, своей честностью и преданностью заслуживших право здесь жить.

И посреди этого честного и гордого города убийца посмел создать свое собственное зловещее произведение, подобно беспощадному черному королю, неумолимо продвигающемуся по шахматной доске и пожирающему белые пешки. То же самодовольство, самолюбование и помпезность, свойственные для всех серийных убийц. Бредя под дождем, Хонан вспоминал историю этих зловещих хищников. Вне всяких сомнений, первым серийным убийцей, известным современной истории, стал Джек Потрошитель, убивший пятерых ни в чем не повинных прохожих и бесчисленное количество проституток. Он наделал много шума, прославившись на весь мир, но его личность и по сей день остается загадкой. Современник Джека Потрошителя из Соединенных Штатов, Г. Г. Холмс, признался в совершении двадцати семи убийств и стал первым серийным убийцей, чей образ действий был задокументирован. Два десятилетия спустя в Новом Орлеане объявился убийца, приканчивавший своих жертв топором, а затем расчленявший их тела. Он держал этот город в страхе на протяжении двух лет, пока его не поймали.

Но после Второй Мировой войны, и особенно во время войны во Вьетнаме, в Соединенных Штатах поднялась настоящая волна серийных убийств. Убийцами стали многие рядовые солдаты, которым в среднем было по девятнадцать лет от роду. Из полученных от них отчетов и признаний следовало, что многие солдаты, обезумевшие в обстановке беспримерной жестокости в сочетании с паническим страхом за свою жизнь и полной безнаказанностью, принялись убивать невинных вьетнамцев и периодически устраивать резню. Все это не могло не наложить пожизненный отпечаток на психику этих парней.

Мюррей Глатман из Калифорнии фотографировал своих объятых ужасом жертв за несколько секунд до того, как их убить, когда они уже знали, что их ждет смерть.

Марта Бек и Реймонд Фернандес, «убийцы одиноких сердец», лишали жизни пары, которые они заставали занимающимися любовью в автомобилях.

Другое нашумевшее дело было связано с бостонским душителем Альбертом Де Сальво.

Чарльз Мэнсон возглавлял секту сатанистов и избрал своей жертвой Шэрон Тейт, супругу Романа Полански, в легендарную ночь длинных ножей.

Убийца, сам придумавший себе псевдоним «Зодиак», заявлял, что погубил тридцать девять душ, а потом исчез, и о нем больше никогда и ничего не было слышно.

В шестидесятые годы появилось столько жестоких серийных убийц, что судебная система Соединенных Штатов наконец решила, что эти преступления представляют собой отдельную категорию, и приступила к исследованиям. Изучалась статистика убийств, создавались психологические портреты всех серийных убийц, которых удавалось поймать. Исследовались все этапы и эпизоды их жизни, начиная с момента рождения: родители, учеба, детство, игры, вкусы, секс, возраст… Таким образом формировался шаблон поведения, который раз за разом повторялся в действиях душегубов и который позволил предупредить некоторые убийства и идентифицировать многих преступников.

Самыми свежими случаями серийных убийств стали дела Дэвида Берковица, известного под прозвищем «Сын Сэма», который безудержно убивал в Нью-Йорке, вдохновляемый голосами, которые он, по его словам, постоянно слышал, Теда Банди, отобравшего жизни у двадцати восьми проституток во Флориде, Эда Кемпера, насиловавшего, убивавшего и расчленявшего трупы, жертвами которого становились юные и красивые девушки, и, наконец, Джеффри Дамера, который, кроме того что убивал и расчленял своих жертв, еще и съедал их. Именно он вдохновил Томаса Харриса, создателя жуткого образа Ганнибала Лектера, одного из главных героев его романа «Молчание ягнят», с необыкновенным успехом воплощенного в кинематографе актером Энтони Хопкинсом, сыгравшим мудрого убийцу.