Наверное, я задремала. Меня разбудил телефонный звонок. Чужой совершенно безразличный голос сообщил мне, что произошла авария, и мне необходимо явиться для опознания трупа.

Я не сообщила, что прилетаю, я вообще не созванивалась с ними в последнее время, возможно из-за того, что боялась осуждения Эмили. Неодобрение матери всегда воспринималось мной слишком щепетильно и болезненно.

Я даже не воспользовалась своими ключами, мне просто хотелось, чтобы мне открыли дверь, и я бы смогла просто уткнуться в грудь родному человеку. Да, пусть двойнику, но это были единственные люди в этом мире, которых я любила несмотря на то, что они были лишь отражением, а Эрик в моём мире не существовал вообще.

Дверь открыла мама, она и приняла меня в свои объятья. Я не плакала, просто всхлипывала, глубоко дыша. Я боялась, что разревусь и уже не смогу остановиться.

– Я знаю, знаю. Держись милая. … Всё образуется моя девочка, мы рядом, – с материнской теплотой проворковала Эмили, усаживая меня в кресло. – Я как чувствовала, что ты сегодня приедешь, полночи не спала.

– Можно я поживу у вас? – выдавила я шепотом, потеряно глядя в одну точку.

– Что за вопрос! … Кира, что бы это ни было между вами, мне искренне жаль Натана. Я вижу по тебе – ты страдаешь детка. О его гибели пишут все газеты, о вас с ним, о Прайсах.

– Мам … позавчера утром … я сказала ему, что … у нас с ним будет ребёнок, – закусив дрожащую губу, я задержала дыхание, чтобы меня не прорвало на слёзы, – Натан пошутил в своей манере, … он обрадовался. Знаешь, он сказал мне, что со мной он только начинает жить … счастливо…

И по моим щекам всё-таки заструились ручьи, которые я сдерживала двое суток. – Натан хотел отметить это вечером. … А днём … разбился на этой проклятой машине. … Мне сказали, он спешил ко мне. … Мама — это какой-то кошмар!

Я разрыдалась, уронив ей голову на колени, мама плакала вместе со мной. На душе как будто становилось легче, только цвет реальности от этого не менялся – он оставался траурным. Моя чёрная полоса отыскала меня и в этом мире.

– Ты носишь ребёнка Прайса? – прервал наши всхлипывания спокойный, странно отчужденный голос Эрика. – И они об этом ещё не знают?

– Им и не нужно об этом знать Эрик! – вытирая слёзы, бросила я с ожесточением. – Натана больше нет, поэтому это только мой ребёнок, он даже эту фамилию носить не будет!

– Но этому ребёнку полагается отцовское состояние и тебе, как его опекуну тоже!

– Мне ничего от них не нужно! Я ещё раз повторяю, что семейству Прайсов не следует знать о моей беременности, я хочу это скрыть. Если на то пойдёт – я даже уеду из города, но моего сына я им не отдам. Если они отобрали у меня пса, представьте, какие права они заявят на ребёнка!

– Кира, ты не в своём уме! – взорвался Эрик. – Состояние Натана может обеспечить твоему ребёнку гораздо лучшее будущее! У него есть право носить фамилию отца и распоряжаться его имуществом!

– Да что на тебя такое нашло?! – вскочила я с места. – Не смей разговаривать со мной в таком тоне. Это моя жизнь, мой ребёнок, и решать буду я. Тебе нужны деньги? Учись и работай, чтобы ценить то, что имеешь!

– Умно так рассуждать, когда на личном счету полмиллиона долларов да? – язвительно выкрикнул Эрик, хлопнув дверью.

– Не обращай на него внимания, милая, – мама погладила меня по руке, зная, как это меня успокаивает. – Эрик недавно расстался со своей девушкой поэтому и бесится. Он подумает, и извинится. Твой брат тоже переживает за тебя, поверь.

– Скажи честно, мам, ты думаешь, так же как и Эрик?

– Я думаю, что Прайсы всё равно рано или поздно узнают. Они не смогут отобрать у тебя твоего ребёнка, ты же его мать. Но для начала, давай его выносим и родим. Господи боже, я стану бабушкой! Это же такое чудо! – серые глаза Эмили, хоть и были заплаканы, но они светились от счастья. Она любила свою дочь. А я этой любовью пользуюсь, и видимо за это мой рок преследует меня даже здесь.

Чтобы меня не выследили репортёры, мне приходится сидеть в четырёх стенах, не подходить к окнам, я принципиально не читаю газет и не смотрю телевизор. Рисовать тоже пропало всякое желание, не могу преодолеть какой-то внутренний барьер, словно гибель Натана и моя беременность изменили всё моё мировосприятие. Для себя я нашла другое успокоительное средство, вернее даже два – я стала читать книги и подолгу смотреть в одну точку, уставившись в окно. Вот именно за этим моим последним увлечением и застал меня Эрик.

– Что делаешь? А … Что ты пытаешься там увидеть?

– Просвет, – коротко, машинально ответила я, не отрывая взгляда.

– Кира, родители волнуются, считают, что у тебя депрессия, они шепчутся об этом вечерами, мама места себе не находит. Ты не вылезаешь из дома уже несколько недель. Ни с кем не разговариваешь даже с нами, плохо ешь, и почти не улыбаешься. Нужно же как-то жить, общаться. Может, сходим куда-нибудь пока у тебя крыша окончательно не слетела. В кино, например. Или куда там можно сводить беременную сестру?

– Спасибо, – скупо улыбнувшись, оставив свою точку на горизонте, смотрю на этого милого парня, так неуклюже и смешно пытающегося проявить свою братскую заботу. – Как-нибудь обязательно сходим. Не переживай, моя крыша на месте. Я просто многое переосмысливаю Эрик, а для этого мне нужно время.

– Ладно, я старался. Если мама спросит, скажешь, что буду поздно.

Не знаю, было ли это воздействие слов Эрика, или мне действительно стало скучно. Отец с матерью были на работе, в доме стало слишком тихо, отчего мысли звучали пугающе громко, и нам с малышом стало вдруг так неуютно и пусто. Взяв машину отца, я решила немного прокатиться, и не куда-нибудь, а в ближайшую региональную резервацию. Давно уже хотелось взглянуть собственными глазами на установленный классовый раздел в этом мире.

Бедняков здесь принудительно выселяли как иную расу, подальше, в неугодные земли. Сельскохозяйственные комплексы отдельно, рабочие поселения отдельно. Но большая часть жителей резервации всё же ездила в город, работая прислугой, поэтому в поселение была проложена ветка метро. «Цивилизация, мать их».

По сравнению с деловым центром Балтимора – вид резервации был жутко удручающим. Два совершенно разных мира. Какие-то обшарпанные постройки, грязь, стайки детей похожих на оборванных беспризорников. Мне это больше напоминало послевоенную Сербию в моём мире. Волосы просто становились дыбом, зная в каком богатстве живёт высший класс. Теснота, блеклость, затхлость воздуха, словно сама резервация находилась под каким-то атмосферным колпаком. Хотелось поскорее убраться отсюда, и одновременно начинала мучить совесть, что ты живёшь немного лучше.

Одна буйная потасовка на улице района бедняков привлекла моё острое внимание. Несколько секунд было достаточно, чтобы понять – парень, которого избивают – мой брат Эрик. Особо не раздумывая, даже не заглушив мотор, я выскочила из машины, бросившись ему на помощь. Четверо на одного! Малолетки хоть и были крепкими, но драться как следует они всё-таки не умели.