— Кто здесь? — он машинально простер руку к выключателю.

— Папа, это я… — гулко отозвалась темнота.

Папа? Мужчина качнулся, дыхание перехватило. Неужели это то, о чем он подумал? Он шагнул вперед, ноги подкосились, из глаз покатились слезы. Нечеткий силуэт шагнул ему навстречу, заключил в объятия. Мужчина обмяк, заплакал сыну в плечо. И у того глаза, похоже, были на мокром месте. Они стояли несколько минут, боясь пошевелиться. Он ждал, он чувствовал, он знал, что так и будет…

Они отстранились друг от друга лишь через несколько минут. Отец нашарил выключатель трясущейся рукой. Ничего страшного, оба окна в этой комнате зашторены… Мужчина с дряблой высушенной кожей, с провисшими синяками под глазами жадно всматривался в своего сына, которого не видел девять лет. Он неоднократно порывался приехать к нему на зону, но каждый раз его что-то не пускало — то болезни, то обстоятельства, то решительное отсутствие средств. То отказ компетентных органов — дескать, на зоне строгий режим, свидания запрещены. Ничего, папаша, отбудет срок ваше особо опасное чадо — тогда и увидитесь… Он не сразу его узнал — чувствовал, что сын, но весь какой-то другой. Жилистый, заматеревший, осунувшийся. Возмужало дитятко, стало взрослым мужиком. Запавшие глаза, бронзовая кожа, скулы выдались вперед, кардинально меняя лицо. Волосы оставались густыми, но на висках поблескивала седина, а еще он их безжалостно постриг, оставив лишь пару сантиметров.

— Я знал, Алексей, что ты жив… — прошептал Дмитрий Иванович, садясь на стул — ноги не держали. — Сообщили, что ты бежал, что тебя убили при побеге, но тело не нашли… А если не нашли, значит, жив, можно не хоронить… Подожди, — мужчина забеспокоился. — Они ведь точно не уверены, что ты погиб, значит, будут тебя пасти и этот дом окажется под наблюдением… Пойми, не за себя переживаю… Сюда уже приходили месяц назад, все вынюхивали…

— Все в порядке, отец, — мягко улыбнулся Алексей. — Я тайком сюда пробрался. Окна закрыты. Выжидал в укромных местах больше месяца — в Кузбассе обретался, в Хакасии у добрых людей. Они уже не придут, официально я считаюсь погибшим. В комнате нет фотографии мамы, — обнаружил беглец, покрутив головой.

— Была… — отец с усилием сглотнул. — Самая лучшая, висела на видном месте… Однажды смотрел, чуть не повесился…

— Прости…

— Как ты выжил?

— Я просто нырнул, отец… А под водой, можешь мне поверить, все не так ужасно, как снаружи. Там есть за что зацепиться, а если обладаешь сильными легкими, то можно пару минут отдохнуть. Все в порядке, отец. Я здесь, я сильный. Жизнь пинала, но сломала ногу.

— Я знал, что так и будет… Мы обязательно должны сходить на могилу матери, — встрепенулся отец. — Это здесь недалеко, за околицей.

— Я был там, не волнуйся. Два часа назад, перед сумерками. Ты памятник поставил, это хорошо. Вся жизнь у нас такая, отец, — тире между двумя датами… — Алексей не удержался от саркастической усмешки. — Видел могилу следователя Гульберта, который допрашивал меня и поощрял пытки. Умер шесть лет назад, гаденыш. Кто-то помог?

— Никто не помогал, — отмахнулся Дмитрий Иванович. — Закусывать надо. Нажрался до белых соплей и в реку полез с дельфинами бодаться. Туда ему и дорога… Алексей, мне даже нечем тебя угостить, — расстроился отец. — Скромненько живу, ни водочки, ни мяса толком…

— Все в сумке, батя, — улыбнулся Алексей. — И водочка, и мясо. Напиваться не будем, посидим немного…

Они сидели за скромно сервированным столом, взволнованные, расчувствовавшиеся. Выпили по первой, по второй, расслабились.

— Не смотри так, Алексей, — смущенно бормотал Дмитрий Иванович. — Знаю, что сдал. Время летит, а мы, увы, не пилоты… Поделили мы свою жизнь, Алексей, на «до» и «после». Твоя мама заболела после суда. Всплыли разом все болячки — словно с войны вернулась. Почки, язва желудка, сердце стало барахлить… Раньше она меня тянула — и по санаториям возила, и режим питания такой вводила, что Сталин бы обзавидовался. А теперь уже я за ней ухаживал, искал лекарства, врачей. Про свои болячки пришлось забыть, некогда болеть. Продали машину, чтобы как-то выкрутиться, заплатить по счетам. Потом сказали, что срочно требуется операция по шунтированию сосудов. Заложили дом, поехали в Новосибирск — в клинику Мешалкина. Хорошая клиника, и операция прошла успешно, но началась аритмия, проблемы с дыханием. Несколько раз увозили на «Скорой», а однажды не спасли… Похоронил Анечку, вернулся в пустой дом. А назавтра наехали лбы из банка, стали требовать по закладным. Дом пришлось отдать, выдали на руки небольшую сумму, переехал в эту хибару через две улицы от нашего гнездышка на пруду. Новую женщину не нашел, так и обитаю одиноким волчищем. Работал сторожем на пилораме, охранял склады. На нормальную работу устроиться невозможно: во-первых, возраст, во-вторых, как узнают, кто мой сын, сразу на попятную — мол, извините, вы нам не подходите. Временами до того хреново… Но, знаешь, пока держусь, — отец бодро рассмеялся. — За истекший период новых болезней не выявлено, старые ушли в подполье. Сердчишко прихватывает, но ничего страшного, научился эту хворь врачевать. Сам удивляюсь, почему держусь. Ладно, хватит обо мне. — Дмитрий Иванович разлил по стаканам — рука не дрожала, лицо менялось на глазах, обретало цвет, упругость, в жизни человека возник неожиданный стимул. — Ты мне вот что расскажи, сын, — в голосе Дмитрия Ивановича зазвенели ироничные нотки. — В последнее время вокруг Аргабаша творится что-то странное. Люди натыкались на какого-то лохматника-Квазимодо — страшного, как наша жизнь. Избили до полусмерти нескольких пацанов — приспешников нашего районного «папика». Один из них сумел еще что-то рассказать, прежде чем впасть в кому — описал внешность шаромыжника, который их разукрасил. Потом еще троих нашли — в машине в дальнем лесу, та же картина. Жить будут, но разве это жизнь? Дышать через трубочку до гробовой доски, нет уж… И снова один из пострадавших описал приметы бродяги — весь в рубцах, шрамах, живописнее некуда. Вопрос на засыпку, сын, — это колоритное чудище имеет отношение к тебе?

— Это одна из моих сущностей, батя, — смутился Алексей под пристальным взглядом. — Да ладно, не бери в голову. С шаромыжником покончено, он уже не будет пугать людей.

— Но почему такой выбор, Алексей?

— Ну, решил я так, — смущенный мужчина пожал плечами. — Личность, конечно, заметная, но разве поймешь, кто под ней скрывается? Хотелось, чтобы люди обратили внимание. Когда отсиживался в Междуреченске, общался с мужиком, он до увольнения работал гримером в театре, таскал с работы всякий реквизит. Не поверишь, но в этом театре действительно одно время пытались поставить «Квазимодо»… ну, в смысле, «Собор Парижской Богоматери»… Денег, правда, не хватило на такую масштабную постановку…

— Рискуешь, сынок. Признайся, ты прибыл в наш город, чтобы восстановить справедливость?

— Да, батя…

— Ну что ж, я всегда говорил твоей матери, что тебя посадили по сфабрикованному обвинению и ты никого не убивал. Кстати, этого урода в Аргабаше уже ищут. Менты на ушах, прочесываются леса. По моим сведениям, они еще не связывают этого драчуна с побегом зэка из колонии № 9 полтора месяца назад. Но что им мешает это сделать, Алексей?