Помимо самого Малькова в деле фигурировал администратор. Та самая тетя Вера, которая заманила девочек в баню. В деле она являлась свидетелем, но не соучастником преступления. В своих показаниях вертелась, словно уж на сковородке, и всячески отрицала, что намеренно зазывала малышек в сауну на утеху извращенцу.

— Она уверяла, что любит детей, — рассказала следователь. — Говорила, что приводила девочек купаться и угощала конфетами по доброте душевной. Правда, призналась, что детей в сауне было много. Кто они, мы так и не установили.

Я решила найти эту Веру. По адресу прописки она не проживала. Но с помощью проверенных источников удалось раздобыть ее номер телефона.

— Здравствуйте, я Екатерина, журналист «Комсомольской правды», — начала я разговор, как обычно.

— А что вы от меня хотите? — удивилась Вера.

— Я по делу о сексуальном насилии над детьми, которое произошло в той бане, где вы работаете, — пояснила я.

— Это все клевета, — отрезала женщина. — Я даже говорить об этом не хочу. Сплошной заказняк и обман.

— Вера, может, вы поясните, почему клевета? — ответила я. — Мы бы послушали вашу точку зрения.

— Никаких детей я никуда не заманивала, как пишут в газетах, — парировала она. — У нас в бане мало клиентов, и я иногда приводила туда местных детишек. Они радовались, плескались в бассейне. Я это делала, потому что люблю детей. Но как говорят, не делай добра и не получишь зла. Потом приплели к этому неизвестно что.

— То есть вы были не в курсе, что происходит в бане с детьми? — спросила я.

— Конечно нет, — ответила Вера. — Я ничего не знала.

— Скажите, вот вы регулярно приводили детей в баню, — допытывалась я. — А как на это смотрело руководство? Все-таки сауна — не место для детей.

— У меня очень добрый руководитель, — отрапортовала Вера. — Он смотрел на это нормально. Ну и еще, дети могли рассказать о красивой бане родителям. Это для нас такая реклама, из уст в уста, скажем так. Клиентов, повторюсь, немного. А то, что клевещут сейчас конкуренты, это на их совести.

— То есть вы считаете, что ваш руководитель не виновен? — уточнила я.

— Считаю, что нет, — отрезала Вера.

Администратору я не поверила. Сауна — это все-таки бизнес в первую очередь. Какой предприниматель будет привлекать туда детей для рекламы? Они отпугнут любого потенциального клиента. Использовать малышей для подобного — полная глупость. Неужели семилетка может донести до родителей преимущества бани для взрослых?

Несмотря на множество препятствий, спустя полгода дело все-таки дошло до суда. На скамье подсудимых оказался только Мальков. Администратора не смогли привлечь за соучастие. Ее ждала лишь роль свидетеля по делу. Слушания проходили за закрытыми дверями.

Я пыталась прорваться в кабинет судьи, но его помощница ответила отказом.

В суд начали постепенно стекаться люди. Пришли все девочки, пострадавшие от педофила, вместе с мамами. Они подошли ко мне и поблагодарили за вмешательство в их непростое дело.

— Катя, как думаете, исходя из вашего опыта, — начала разговор Александра, — его посадят?

— Честно сказать, не знаю, — ответила я. — Но будем надеяться.

В тот момент я поняла, что не беспристрастна, как обычно. Возможно, это неправильно. Однако тогда мне была важна справедливость. Я видела, сколько боли в глазах этих детей, которые прячутся за спинами мам и смотрят на меня, словно испуганные зверьки. Мне было их по-человечески жаль. Хотелось, чтобы этот кошмар закончился и они ощутили себя в безопасности.

Григорий Мальков пришел в суд в сопровождении целой свиты. С ним была статная женщина лет пятидесяти — его супруга Людмила. Молодой мужчина лет тридцати — очевидно, сын Василий. Колонну группы поддержки замыкал солидный мужчина с портфелем — адвокат обвиняемого. Сам Мальков, шагавший впереди, выглядел совсем неприметно: сухонький, худощавый мужчина среднего роста, русые волосы, коротко стрижен, на затылке сияла огромная проплешина, лицо треугольное, покрытое оспинами, с большим носом и тонкими, словно две красные нитки, губами.

В зал заседаний субтильный Мальков вошел с лицом, преисполненным гордости олимпийца. Будто ему медаль сейчас вручат, а не будут судить за насилие над детьми. На потерпевших даже не смотрел. А супруга злобно цыкнула, поглядев на спрятавшихся за спинами родителей детей.

Для собственной безопасности журналист всегда обязан предоставить в своем материале две точки зрения. Как бы ни был мне противен Мальков, я все-таки решила подойти к нему и его свите.

— Здравствуйте, я Екатерина из «Комсомольской правды», — представилась я, но тут же мою речь оборвали.

— Мы с купленными журналистами не разговариваем! — воскликнула жена Малькова.

Сам он что-то обсуждал с адвокатом и будто бы не обратил на меня ни малейшего внимания.

— Мне хотелось бы задать пару вопросов, — продолжила я, делая вид, что не слышала предыдущую фразу.

— Никаких комментариев, — ответил Мальков, даже не глядя в мою сторону.

Мне не оставалось ничего, кроме как уйти. Впрочем, это было предсказуемо. Я не ждала, что Мальков даст подробное интервью. Но моя совесть как журналиста в этом случае была чиста. Я попросила комментарий — мне отказали.

Через пару минут все, за исключением меня, отправились в зал судебного заседания. Я осталась ждать у дверей. Перед началом слушаний я вручила маме Маши свой диктофон и попросила незаметно записать хотя бы часть процесса. Время тянулось очень медленно. Через пару часов двери открылись, и судья ушел на перерыв.

Каково же было мое удивление, когда Малькова из зала вывели в наручниках. Еще пару часов назад он гордо шел по коридору свободным человеком, а сейчас закован в кандалы.

Для материала, разумеется, нужно было фото. Снимать во время закрытого процесса запрещено. Но деваться некуда — без портрета главного злодея материал не выйдет. Я была в легкой куртке. Фотоаппарат прикрыла тканью и держала в одной руке.

«Была не была», — подумала я и щелкнула кнопкой.

В эту секунду мы с Мальковым встретились взглядом. Он увидел, что попал в объектив камеры.

— Она меня снимает! — закричал он приставам. — Она нарушает закон! Отнимите камеру.

Один из приставов остановился, окинул меня взглядом. В этот момент у меня затряслись руки.

— Пройдемте в комнату, — показал он жестом на другой конец коридора.

Выбора не было, пришлось повиноваться и пойти. Меня переполняли разные чувства: гнев, обида и отчаяние. Я понимаю, что приставы на стороне закона, однако с моральной точки зрения такая защита педофила меня, мягко говоря, смутила.

Мы зашли в один из кабинетов, где я села на стул. Надо мной навис судебный пристав.

— Вы из какой газеты? — спросил он.