– Подумаешь! – наигранно равнодушно сказала она. – Я ещё добьюсь нормального разговора с ними.

Лицо Пегс над порцией блинов выражало сильное сомнение, отчего Флинн впала в ещё большую ярость.

– Подумаешь! – громко повторила она и, схватив тарелку с оставшейся едой, понесла её к стойке самообслуживания.

Рейтфи Лаламби, толстый повар в золотом переднике, в это время расставлял на стойке сыр и икру, мурлыкая себе под нос арию «Миссис де Винтер – это я». Он увидел на тарелке Флинн остатки еды – и радостная мелодия в его исполнении превратилась в медленный траурный марш. Флинн почувствовала угрызения совести.

– Твой друг Касим несколько последних ночей вообще не заглядывал ко мне на кухню, – с любопытством сказал Рейтфи. – Как его проект? Продвигается?

Флинн недоумённо пожала плечами.

– Понятия не имею. – Она не понимала, о каком проекте говорит Рейтфи, но сейчас ей было совершенно всё равно. Ей хотелось, чтобы до занятий, начинавшихся в восемь часов, её никто не трогал, и она отправилась в купе.

На соединительных мостиках между вагонами ледяной ветер трепал волосы. Снизу в лицо отскакивали твёрдые крупинки льда. Флинн ошеломлённо перегнулась через металлические поручни.

Всемирный экспресс мчал по рельсам, пролегающим прямо по замёрзшему озеру. Металл скрежетал, и под тяжестью стального колосса трещал лёд. Флинн не сомневалась, что этот участок пути проложили специально для их поезда: только магические технологии в состоянии сделать так, чтобы рельсы выступали из воды или льда подобно сохранившимся после затопления остаткам какого-то древнего железного мира.

В купе Флинн положила в подаренный Даниэлем портфель жёлтый блокнот и оранжевую ручку. Затем, поднявшись на среднюю ступеньку прикроватной лестницы, она достала старую открытку от Йонте. Разговор с северными енотами привёл её в уныние. При всём желании она не могла представить себе, что Оливер Штубс или Файви Мустаки что-то знают о Йонте. С другой стороны, больше никаких зацепок у неё не было.

Флинн осторожно погладила мягкий край открытки.

Приглушённые солнечные лучи светили сквозь большое окно на её разноцветные волосы, а равномерное «тыдык-тыдык» поезда волшебным образом создавало в душе ощущение уверенности и подъёма. Она найдёт Йонте! И когда это случится, обрадует его тем, что стала павлином, как и он.

Опять запихнув открытку в карман брюк, она отправилась в обратный путь к вагону, где проходили занятия по героизму. Она ещё не дошла до класса, как в комнате отдыха её заставил остановиться голос Касима:

– Флоренс! Привет, Флоренс!

В течение нескольких секунд Флинн думала, что Касим зовёт кого-то другого, но потом заметила, что в вагоне с бесчисленными креслами и постерами они одни.

Флинн оглянулась. На полукруглом диванчике шевелился тючок из сине-зелёной ткани и синих волос. Касим быстро встал в полный рост и, зевая, пригладил потрескивающую причёску.

– Что ты здесь делаешь? – недоумевая, спросила Флинн и бросила взгляд на маленькие часы над железной дверью. До начала урока оставалось всего четыре минуты.

Заспанное лицо Касима выглядело таким же помятым, как и его форменная рубашка, и говорило о том, что после их утреннего разговора он всё же прилёг поспать. Однако не у себя в купе, а здесь, в комнате отдыха.

– Я заявил нас для участия в неделе состязаний, – протирая глаза, сообщил Касим. – Получилось не так быстро. Северные еноты потребовали заплатить регистрационный сбор – два ролинга. – Без паники, – прибавил он, увидев испуганное лицо Флинн. – Я заплатил за нас обоих. – Взяв полупустую банку имбирснафа, он изобразил, будто чокается с Флинн. – За нашу победу, Флоренс! – Он замер с банкой у губ. – На тебе же мужская рубашка! – потрясённо констатировал он.

Флинн непроизвольно скрестила руки на груди.

– Что это за дурацкое имя? – раздражённо спросила она.

Единственной Флоренс, которую знала Флинн, была Флоренс Найтингейл – её фотография в рамке висела среди многочисленных фотографий выпускников в коридоре спального вагона. Даниэль восторгался Флоренс Найтингейл, потому что во время войны она работала сестрой милосердия. А Флинн была просто разочарована: ведь ещё одним человеком с фамилией Нахтигаль в поезде-интернате оказался вовсе не её брат.

Вместо ответа Касим достал из своего рюкзака два помятых листка.

– Ты будешь играть под этим именем, – заявил он, расправляя бумажки. На каждой из них был изображён квадрат, разделённый на окошки, как в лото. Флинн растерянно посмотрела на него. – Бинго языкомолов. В него играют во время урока. Как только учитель говорит что-то, что написано на листке, это вычёркивается, видишь? Четыре зачёркивания в одном ряду – и ты выиграл. Это немного опасно, потому что мы рискуем схлопотать неприятности у миссис Штейнман, но сегодня нам обязательно нужно выиграть. Никоса Никифороса и Гуннара Хельгюсона победить сложно.

Флинн нахмурилась. Эта дурацкая неделя состязаний! Неужели нет никакой другой возможности расспросить северных енотов о Йонте и им действительно нужно выиграть в бинго языкомолов, чтобы второклассники удостоили их разговором?

Флинн ещё размышляла, когда по поезду поплыл гулкий мелодичный звук гонга. Было ровно восемь.

– Ой! – вырвалось у Флинн, и они с Касимом понеслись по скользким соединительным мостикам и вагонам для самостоятельных занятий, где было полно старшеклассников, к кабинету героизма. Пока их пятки отстукивали по коврам, дереву и металлу, Флинн всё сильнее завладевало нехорошее чувство, что эта учебная неделя ещё доставит ей много проблем.

Когда Флинн с Касимом с опозданием на две минуты ввалились в вагон, где проходили занятия по героизму, миссис Штейнман там ещё не было. Со своего места на них тотчас оглянулась Гарабина, но вместо того, чтобы сказать что-нибудь гадкое, тут же молча отвернулась.

Флинн вздохнула с облегчением. С колотящимся сердцем она прошла по покрытому мягким ковром центральному проходу мимо старинных парт ко второму ряду, где сидела Пегс, что-то царапая у себя в блокноте для эскизов.

– Так ты всё-таки участвуешь в неделе состязаний, – констатировала она, рассмотрев листок, который Флинн держала в руке.

– Нет, – решила Флинн. – Я найду другой путь, чтобы поговорить с северными енотами. – Плюхнувшись за парту рядом с Пегс, она затолкала листок в портфель и достала блокнот и ручку.

Столетия до блеска отполировали деревянные парты Всемирного экспресса и снабдили их трещинами. Кроме них, всё в вагоне мерцало золотом и серебром: от кубков на широких полках до мигающих созвездий, скользящих по тёмному, как ночь, расписному потолку. Касим со своего места на другой стороне от прохода оглядывал кабинет, словно размышляя, какую из медалей прикарманить на этот раз.