В целом по России, так же как и в Сарове, кампания по изъятию церковных ценностей проходила достаточно спокойно, но ход кампании не давал ожидаемой суммы. В марте 1922 года мирный ход кампании был прерван инцидентом в городе Шуе. При изъятии в церквях города произошло вооруженное столкновение красноармейцев с верующими, погибло четыре человека. Это дало повод Троцкому и поддерживавшим его Бухарину и Зиновьеву потребовать ужесточения подхода к Церкви.

Соответствующие директивы сверху были переданы на места. В июне в Темников прибыл из Тамбова представитель губернского исполнительного комитета Захаров. По его мнению, местная «…комиссия пошла в противовес твердой политике РКП по пути наименьшего сопротивления».

Вторичное изъятие ценностей из Саровской пустыни состоялось 30 июня под личным руководством товарища Захарова. При этом сумели найти и изъять значительно больше, чем в первый раз:

золота — 13 золотников 95 долей (59 граммов),

серебра — 37 пудов 13 фунтов 93 золотника 40 долей (597 килограммов),

жемчуга — 5 фунтов 14 долей (более 2 килограммов),

алмазов — 74 доли (около 7 карат),

бриллиантов — 97 долей (около 9 карат).

Основной вес серебра составили ризы с икон из соборов, некоторые были весом в один-два пуда.

В протоколе заседания комиссии занесено высказывание одного члена комиссии: «…не уверен, что в Сарове все имущество налицо, есть основания думать, что часть имущества спрятана». В архивах МВД исследователь истории Сарова Юрченков обнаружил ряд донесений секретных осведомителей, которых, видимо, было немало в те годы в бывшем монастыре. Эти донесения основывались на слухах о спрятанных сокровищах. В пещерах якобы обнаружены места, заложенные камнем. В одном донесении утверждалось даже, что тайное хранилище ценностей расположено под «Красным собором» (очевидно, имелся в виду храм преподобного Серафима). В ответ на эту информацию последовало указание сотрудникам ОГПУ: «…вести строгое наблюдение за Саровской обителью и в частности за посетителями пещеры — игуменом Руфином и казначеем». 16 ноября 1923 года Саров посетил секретарь патриарха Тихона А. Готовцев. По слухам, попавшим в ОГПУ, «он увез отсюда золото». В другой раз, когда Готовцев ехал в Саров, он был арестован по дороге. Это произошло в январе 1924 года.

Не отсюда ли последние легенды о сокровищах Саровской пустыни? Известно со слов очевидцев всего о двух случаях находок в Сарове кладов, уже после закрытия монастыря. Один из них был найден в 1930-х годах в пещерах воспитанниками существовавшей тогда на территории монастыря детской колонии. Другой клад был найден уже во времена строительства секретного объекта, то есть после 1946 года. При прокладке через территорию монастыря нынешнего проспекта Мира в земле был обнаружен большой тяжелый сундук, который тут же увезли охранники (на строительстве работали заключенные). Содержимое и дальнейшая судьба сундука неизвестны.

24 марта 1927 года было принято правительственное решение о закрытии монастыря. Имущество и здания были конфискованы и отданы в ведение нижегородского управления НКВД. Монахи и служители были частично изгнаны, некоторые арестованы. Кто-то остался в Сарове. На базе монастыря было решено создать детскую трудовую колонию. По воспоминаниям одного из колонистов, прибывавших в Саров начиная с июня 1928 года, в момент их вселения в помещения бывшего монастыря там еще обитал кое-кто из братии.

Как сообщала газета «Завод и пашня», к началу 1929 года в Саровской трудовой коммуне имени В. В. Шмидта было около четырех тысяч беспризорников. Основной задачей трудовой коммуны фабрики № 4 Народного комиссариата труда было «…перевоспитать беспризорников через вовлечение воспитанников в трудовые процессы». Предполагалось развить на базе коммуны производства лесопильное, галантерейное, пошивочное, сапожное, деревообделочное и многие другие, в числе которых было даже производство стенных часов. Именно силами воспитанников коммуны развернулось весной 1929 года строительство ветки железнодорожной узкоколейной дороги, а в конце 1930-го по ней прошел первый поезд. Эта ветка, переведенная на широкую колею, связывает Саров с «большой землей» до сих пор.

История Саровской трудовой коммуны свидетельствует о путях и методах борьбы новой власти с беспризорщиной. В ноябре 1931 года трудовая коммуна была закрыта. Фактически за три года была решена проблема, которую, к слову, вот уже более десяти лет не может решить сегодняшнее правительство России, несмотря на значительно меньшие ее масштабы. После коммуны на ее месте организовали исправительно-трудовую колонию для подростков и взрослых системы НКВД. Используя производственную базу коммуны, заключенные производили спортинвентарь. В конце 1938 года и она была ликвидирована. В соответствии с планом социально-экономического развития страны было решено создать широкую сеть небольших машиностроительных заводов, обеспечивающих рабочие места и наращивание военной продукции. Завод спортинвентаря был передан в ведение Наркомата машиностроения. По решению наркомата в Сарове было организовано производство прессового оборудования и осколочно-фугасных снарядов калибра 152 миллиметра. Завод реконструировался и расширялся и уже в 1939 году начал выпуск продукции. В 1941 году Саровский завод был передан в ведение Наркомата боеприпасов и получил номерной знак — завод № 550. В 1942–1943 годах здесь был налажен выпуск корпусов снарядов для реактивных минометов — «катюш», которые затем поступали на сборку в Горький на завод «Красное Сормово». Работая в тяжелейших условиях, завод, тем не менее, сумел создать основные виды производства. — кузнечно-прессовое, инструментальное, ремонтно-механическое и небольшую электростанцию.

После окончания войны основные производства завода были «законсервированы», а 7 января 1946 года был опубликован Указ о создании Наркомата сельскохозяйственного машиностроения, куда и вошел завод № 550. В то же время перспективы предприятия были неясны, и заводчане пребывали далеко не в лучшем настроении. Дальнейшие события кардинально изменили судьбу бывшего монастыря.

В сущности, в исчезнувшем для страны поселке Сарова концентрировались результаты значительных усилий различных коллективов страны по созданию атомного оружия. Поэтому научный костяк города складывался еще до того, как было выбрано место его расположения.

В архиве Президента Российской Федерации обнаружены черновики писем Г. Н. Флерова к И. В. Курчатову, С. В. Кафтанову, И. В. Сталину и его секретарю[13], относящиеся к 1941–1942 годам, о важности работ «над ураном». Еще ранее об этом говорили В. И. Вернадский и А. Ф. Иоффе. В 1940 году Я. Б. Зельдович и Ю. Б. Харитон опубликовали статью «Кинетика цепного распада урана», где обосновали условия, необходимые для осуществления ядерного взрыва. Спустя полтора месяца после старта Манхэттенского проекта США, 28 сентября 1942 года И. В. Сталиным было утверждено Постановление Государственного Комитета Обороны «Об организации работ по урану». С. В. Кафтанов, возглавлявший Комитет по делам высшей школы при Совнаркоме СССР, вспоминал: «Осень сорок второго. Немцы дошли до Волги, до Кавказа. Идет напряженнейшая работа по самым актуальным для того времени темам: танковая броня, взрывчатые вещества, горючее для танков и авиации… И люди, и сырье, и материалы — все мобилизовано до предела. И тут поступает предложение развернуть работу в совсем другой, новой, почти фантастической области»[14]. С сентября 1941 года в СССР начала поступать разведывательная информация о проведении в Великобритании совместно с США интенсивных научно-исследовательских работ по созданию атомных бомб. Разведывательная информация поступала по каналам НКВД и Главного разведывательного управления Генерального штаба Красной Армии. Однако официальное письмо Л. П. Берии на имя И. В. Сталина по этим данным с предложением по организации подобных работ в СССР было направлено только в 1942 году после принятия решения ГКО о возобновлении работ по урану. Письмо Г. Н. Флерова С. В. Кафтанову завершалось пророчески: «История делается сейчас на полях сражений, но не нужно забывать, что наука, толкающая технику, вооружается в научно-исследовательских лабораториях, нужно всегда помнить, что государство, первое осуществившее ядерную бомбу, сможет диктовать всему миру свои условия…»[15] 11 февраля 1943 года по решению Государственного Комитета Обороны руководством Академии наук СССР была создана Лаборатория № 2 Академии наук СССР во главе с И. В. Курчатовым. Ученый прекрасно понимал, что осуществление проекта невозможно без организации серьезных научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ по всем аспектам проекта. Поэтому уже Постановление ГКО от 8 апреля 1944 года наряду с определением задач для Лаборатории № 2 обязывало Народный комиссариат химической промышленности (М. Г. Первухин) спроектировать цех по производству тяжелой воды и завод по производству шестифтористого урана. Народный комиссариат цветной металлургии (П. Ф. Ломако) должен был получить 500 килограммов металлического урана, построить завод к 1 января 1945 года и поставить Лаборатории № 2 десятки тонн высококачественных графитных блоков. Лаборатория осуществляла свою деятельность в кооперации с некоторыми институтами и группой оборонных заводов в Москве. Однако работы по атомному проекту велись недостаточно интенсивно, и 3 декабря 1944 года Сталин утвердил постановление ГКО, явившееся важной вехой в осуществлении советского атомного проекта. Заключительный пункт этого документа гласил: «Возложить на т. Берия Л. П. наблюдение за развитием работ по урану». В соответствии с постановлением ГКО от 15 мая 1945 года Ю. Б. Харитон был назначен научным руководителем работ по атомной бомбе. События августа 1945 года в Японии подтолкнули И. В. Сталина к подписанию 20 августа постановления ГКО, согласно которому атомному проекту СССР был придан статус высшего государственного приоритета.