Защита информации о советском атомном проекте на начальном этапе, как и в США, отличалась тем, что была поставлена политическая задача — атомную бомбу создать и не допустить утечки даже малейших сведений о проводимых работах, особенно сохранить в секрете территориальное размещение одного-единственного центра по созданию ядерного оружия — КБ-11.

Надо сказать, что органы безопасности следили за этим бдительно, так как очень хорошо знали, в каких условиях сверхсекретности работали американские ученые в Лос-Аламосе. В своем выступлении на II конференции РФЯЦ-ВНИИЭФ в 1996 году бывший «атомный» разведчик, Герой России, полковник в отставке В. Б. Барковский подчеркнул, что на протяжении всего периода, затраченного на создание отечественного атомного оружия, конспирация своей собственной деятельности и отечественных работ не ускользала из поля зрения разведки. В конце 1945 года начальник разведки П. М. Фитин рапортовал наркому госбезопасности о некоторых признаках ослабления секретности работы Лаборатории № 2. В рапорте выражалась озабоченность тем, что многие сотрудники Академии наук, не имеющие к ней прямого отношения, осведомлены о характере ее деятельности и персонале. В связи с этим предлагалось ходатайствовать о создании особого правительственного органа в области военного применения урана и о перенесении центра работы по созданию атомного оружия в какой-либо отдаленный от Москвы район[24].

Это и привело к тем трудным поискам Ю. Б. Харитоном места по размещению секретного объекта, о которых рассказывалось ранее. В целях секретности любые постановления Совета министров СССР по КБ-11 выпускались как документы с грифом «совершенно секретно, особая папка», и дополнительно осуществлялось легендирование содержания работ. Так, например, в постановлении Совета министров СССР № 805–327 от 9 апреля 1946 года об организации конструкторского бюро при Лаборатории № 2 АН СССР определялось, что это бюро «по разработке и изготовлению опытных образцов реактивных двигателей». Это наименование сохранялось более десяти лет и вошло в обозначение первых атомных бомб в виде аббревиатуры РДС (РДС-1, РДС-2, РДС-3 и т. д.).

Практически все первоначальные постановления Совета министров СССР включали положения по созданию системы защиты государственных секретов. Постановлением СМ СССР от 21 июня 1946 года «Мероприятия по подготовке и организации работ КБ-11» предписывалось «обязать товарищей Абакумова (созыв), Круглова, Ванникова и Зернова разработать в двухнедельный срок и утвердить систему охраны и режима объекта № 550. Свое решение доложить Специальному комитету».

На первом этапе создания атомной бомбы в КБ-11 был установлен настоящий «железный занавес секретности». Надо сказать, что тому были и объективные причины. «Манхэттенский проект» был создан и развивался в таких же «тисках» строжайшей секретности. Спустя пол столетия, в 1994 году Ю. Б. Харитон направил в США, в юбилейный комитет по случаю 90-летия Р. Оппенгеймера письмо, в котором, в частности, писал: «Судя по тому, что мне известно из литературы и свидетельств коллег, побывавших у вас, есть нечто общее в закрытых городах, где проектировалось и было впервые изготовлено американское, а затем советское атомное оружие…» И далее: «Уважаемые американские коллеги могут не сомневаться, что во многих более современных чертах, скажем, организации строжайшей охраны и мер суровой изоляции добровольных и не вполне добровольных затворников закрытого города — между нами было и есть весьма много общего»[25].

Лесли Гровс, административный руководитель «Манхэттенского проекта», в своей книге еще в шестидесятых годах сказал откровенно о целях защиты информации: «Наша стратегия в области охраны тайны очень скоро определилась. Она сводилась к трем основным задачам: предотвратить попадание в руки к немцам любых сведений о нашей программе; сделать все возможное для того, чтобы применение бомбы в войне было полностью неожиданным для противника и, насколько это возможно, сохранить в тайне от русских наши открытия и детали наших проектов и заводов»[26].

Одним из приемов, направленных на охрану тайны и в США, и в СССР, было применение условных наименований. Практическая реализация подобного способа защиты информации проводилась на объекте в более углубленном виде. Город имел условное наименование. Упоминание его настоящего названия расценивалось как разглашение секретных сведений. Все структурные подразделения объекта тоже были зашифрованы, и периодически шифровка менялась. Так, приказом начальника объекта генерал-майора Зернова от 10 января 1947 года вводились числовые обозначения отделов, секторов, лабораторий и управлений объекта. К примеру, складское хозяйство имело номер 35.

Характер и цели предстоящей научно-производственной деятельности подлежали полному засекречиванию. 17 февраля 1947 года постановлением Совета министров, подписанным И. В. Сталиным, КБ-11 было отнесено к особо секретным режимным предприятиям с превращением его территории в полностью закрытую зону. По мере формирования объекта самым насущным стал вопрос об охране обозначенной территории. Обеспечить закрытую зону в сто с лишним квадратных километров также представляло совершенно новую задачу. Предстояло изолировать огромную территорию с общим периметром зоны почти в 60 километров. Да еще учесть и то, что по мере развертывания строительства и сдачи в эксплуатацию новых производственных объектов периметр зоны будет постепенно расширяться. К моменту выхода упомянутого постановления внутри периметра зоны располагалось семь населенных пунктов: сам рабочий поселок Сарова, близлежащие хутора и кордоны, где проживали около 9,5 тысячи человек.

Границы объекта существовали поначалу только на карте, «разведка» местности была проведена весьма приблизительно. Проблемой являлось и то обстоятельство, что, несмотря на запущенность зданий монастыря и потерю им своего прямого назначения, паломничество жителей окрестных мест сюда, особенно по православным праздникам, продолжалось. Люди шли к святым источникам, к местам отшельничества Серафима Саровского. Кроме основной магистрали со стороны Арзамаса, с разных направлений к выделенной территории подходило 17 грунтовых проселочных дорог и одна узкоколейка. Лесной массив, окружавший поселок, не везде имел даже просеки.

Режим охраны территории зоны должен был вступить в действие 1 мая 1947 года. Его обеспечение возлагалось на полк МВД под командованием подполковника С. Е. Гончарова. Полк в тот период времени ничем не отличался от аналогичных воинских подразделений системы внутренних дел. Задачи же требовалось решать специфические — создание полностью закрытой от внешнего мира строго секретной зоны, включавшей как производственную, так и жилую территории. Понимая, что создать в одночасье все необходимые условия, для того чтобы отрезать объект от Большой земли, невозможно, командование полка попыталось уклониться от возложенной на него задачи.