Дядя быстро взглянул на меня:

– О да, Дениза. Но наши родители были здоровыми сельскими людьми и опрятными к тому же. Женщины отлично готовили. Тогда, естественно, я его любил. Это была наша основная еда. Видимо, именно поэтому теперь у меня к ней такое отвращение... Даже самые лучшие блюда когда-то приедаются, да и вкусы тоже меняются.

Он со своей обычной учтивостью придвинул мне стул и, когда за Луизой закрылась дверь, внезапно сменил тему:

– Я размышлял, как бы побыстрее узнать о моем деле в вашем посольстве. Ты могла бы навести справки по телефону? Понимаешь, Дениза, у Альбера сейчас нет времени отвезти тебя в Париж – он слишком занят на полях и не сможет оставить деревенских без присмотра.

– Но, дядя Морис, я могла бы поехать одна. – Сама мысль вновь оказаться за рулем прекрасной машины взволновала меня. – Я могу уехать на два дня. Остановлюсь на ночь в...

– Нет, – перебил он меня бесцеремонно, но затем его тон смягчился. – Нет, Дениза, мне не нравится мысль, что ты будешь в пути совершенно одна, А если машина сломается в каком-нибудь безлюдном месте? – Он пожал плечами. – В деревне есть телефон, у Клоэтов, которые содержат гостиницу.

Я разочарованно вздохнула:

– Думаю, что смогу навести предварительные справки и по телефону. Но все остальное придется делать лично.

– Полагаю, твое посольство отнесется более благосклонно к этому делу, когда там узнают от тебя все факты, Дениза.

– Да, надеюсь, что все будет в порядке.

– Хорошо. Покончим с этим. – Он удобно устроился в кресле. – Только сначала хорошенько проверь, чтобы тебя никто не подслушал, иначе в деревне поползут слухи, что я собираюсь отсюда уехать. Крестьяне так преданы мне, Дениза, так беспокоятся о своем хозяине, что стали относиться ко мне слишком ревностно, как к своей собственности. Когда я впервые привез их сюда из Везона...

Он продолжал рассказывать, замолкая ненадолго, чтобы отдать должное кексам. Слушая его, я пила кофе и тоже с удовольствием лакомилась восхитительными творениями мадам Клоэт, периодически вступая в разговор.

Странный человек мой дядя, решила я. Немного гурман. Может быть и жестоким, и добрым, любезным, и нетерпимым. Не ожидала обнаружить подобного сочетания в представителе семьи Жерар, да и вообще во французе... И без сомнения, он слишком снисходителен к Габриель и Альберу. Он более чем достаточно сделал для Франции и для этих двоих тоже. И несомненно, оставит им приличную сумму на жизнь. Но Габриель говорила с дядей таким тоном, как будто имела власть над ним. Похоже, она и Альбер держат его в руках – что еще может означать подслушанный мной сегодня разговор? В голосе дяди, когда он приказал Габриель выйти вон, звучали гнев и... страх?

Жерары всегда были добрыми и мягкими людьми. Возможно, непростой жизненный опыт, общение с маки и пытки в гестапо сделали этого человека совсем другим? Дядя Морис, казалось, совсем не похож на Анри Жерара и на тот образ, который дедушка создал в моем воображении.

Слушая теперь спокойный голос дяди и размышляя обо всем этом, я внезапно потеряла аппетит к кексам мадам Клоэт.

Обливаясь холодным потом, я проснулась от какого-то смутного страха, рожденного в тут же забытом сне. Испуганно приподнявшись на локте, я инстинктивно натянула одеяло до подбородка, как будто защищаясь от неизвестной угрозы, и почувствовала себя маленькой и беспомощной в этой огромной кровати под пологом на четырех столбах.

С тяжело бьющимся сердцем я бросила взгляд на стул, которым каждую ночь теперь подпирала дверь. Он стоял, как я его поставила. В замке было тихо, яркий лунный свет наполнял комнату, вливаясь в открытое окно. Ночной ветер, слабо шевеля занавески, принес с гор прохладу, быстро остудив горячую кожу. Испарина, выступившая у меня от страха на верхней губе и на лбу, постепенно исчезла.

Я медленно стала приходить в себя, ощущая сухость в горле и головную боль. Видимо, я слишком переусердствовала за ужином с вином, которое мне то и дело подливал дядя Морис. Наверное, это похмелье разбудило меня, да еще яркая луна, висевшая в ясном небе над горой и светившая прямо в лицо.

Я опять легла на спину, вспоминая ужин прошлым вечером. Желания нащупать свои наручные часы и узнать время не возникло, а те, старинные и позолоченные, что стояли у старомодного шкафа, я не могла разглядеть в глубокой тени у противоположной стены.

Теперь, когда я думала о вчерашнем ужине, он показался мне довольно странным. Габриель подавала сама, сославшись на то, что Мари и девушки рано разошлись по домам. Я никогда еще не видела ее такой дружелюбной, а моего дядю таким общительным. Все блюда были очень вкусными, и я подумала, что это Мари приготовила их, прежде чем уйти. Габриель принесла сначала одну бутылку превосходного искрящегося бургундского, потом вторую...

К моему удивлению, дядя пригласил Габриель посидеть с нами за стаканчиком вина. Она, казалось, пребывала в непривычно приподнятом настроении и рассказывала истории из деревенской жизни, заставлявшие дядю искренне хохотать и вгонявшие меня в краску, поскольку были довольно непристойными. Время от времени они обменивались взглядами, озадачивавшими меня. Создавалось впечатление, что они на самом деле любовники и что после этого затянувшегося ужина их ждет долгожданное свидание.

Хотя дядя Морис беспрестанно и настойчиво предлагал вино нам обеим, я заметила, что сам он пил очень умеренно. К концу ужина его холодные странные глаза изучающе рассматривали нас с Габриель, как будто мы с ней были подопытными экземплярами, над которыми он экспериментировал, испытывая свое бургундское и решая, которая бутылка лучше.

Но избыток вина не произвел никакого воздействия на Габриель. Она встала и принялась собирать тарелки. Ее руки ничуть не дрожали, походка была, как всегда, уверенной и твердой. По всей видимости, ее стареющее, но все еще крепкое тело оказалось гораздо выносливее моего. Сама же я начинала чувствовать сонливость и была вынуждена выйти из-за стола, отчаянно стараясь удержать равновесие. Мы засиделись за ужином слишком долго, и я выпила за один раз гораздо больше бургундского, чем за всю жизнь.

Когда я встала и извинилась, дядя Морис вежливо поднялся вслед за мной и, проводив меня до двери, пожелал спокойной ночи. За его спиной раздавался звон посуды и смех Габриель.

– Она теперь будет хорошо спать этой ночью, – донесся до меня через открытую дверь грубый голос Габриель. – Она выпила слишком много вина.

– Да, – ответил дядя, – она будет очень крепко спать.

– Лис не утратил своего коварства, а? – хихикнула Габриель. – Я, кстати, тоже немного перепила. А вино, которое ты послал Альберу, довольно крепкое. Ты же знаешь, что у него слабость к такому. Наверняка этот дуралей уже все выпил. Ты не задумал, случайно, что-нибудь? Вдруг кто-то из нас пострадает по неосторожности? Потому что, если ты сделал...