– Скорее всего, в 1944 году Прохоренков дал взятку в военкомате, вот они и отправили его на лечение. Я немного знаю, как проходил призыв в освобожденных от немцев областях. Призывников, от 17 до 45 лет, наспех проверяли в Особом отделе и отправляли в действующую армию, кровью искупать жизнь под оккупантами. С галичанами не церемонились. Прибыл на фронт – сразу же на передовую. Проявил себя в боях – значит, подтвердил, что с немцами не сотрудничал и на оккупированной территории оказался случайно. Если начал от боев увиливать, могли направить в фильтрационный лагерь, а оттуда прямая дорога в ГУЛАГ с клеймом изменника Родины, пособника фашистских оккупантов. Заметь, Прохоренков через три года после лечения уже здоров, без намеков на недавно перенесенное серьезное заболевание.

– Почему он понес такое мягкое наказание?

– Документы он подделал в несовершеннолетнем возрасте. Срок уголовной ответственности за это деяние давно истек. Замечаний по службе не имел. За что его увольнять? За то, что изменил себе национальность с украинца на русского? Не велик грех, если он руководствовался благими побуждениями.

– Как узнали про обман? Столько лет прошло.

– Наши кадровики постоянно проверяют личные дела, выискивают нестыковки. У меня или у тебя темных пятен в биографии не найти, а вот у тех, кто документы получил после войны, можно отыскать все что угодно. Представь, какой бардак был на освобожденных территориях! Все в руинах, все сгорело. Население перемешалось, родственные связи утеряны, соседей не найти. Документов ни у кого нет. Призвали тебя в армию – называйся кем хочешь. Проверить анкетные данные призывника за короткий период времени нельзя, а фронт каждый день новых солдат требует. Не зря говорили: «Война все спишет!» Когда я начинал службу, у нас одного водителя дежурной части разоблачили. Оказывается, во время войны он был полицаем. Потом, после освобождения, следы запутал, документы подделал, призвался в армию, участвовал в боях. Демобилизовался, пошел работать в милицию. Судить его не стали, но из органов тут же вышибли.

– Что делали с несовершеннолетними, которые сотрудничали с оккупантами?

– Если доказывали, что подросток своими действиями причинил вред Советской власти, отправляли на десять лет в воспитательно-трудовую колонию. Если немецкому пособнику не исполнилось 12 лет, его ждала спецшкола.

– Интересно узнать, чем Прохоренков занимался до 1944 года.

– Если кадровики и оперативники Особого отдела ничего не раскопали, то ничего не узнаешь. Галичане до сих пор считают всех, кто боролся с Советской властью, национальными героями. Бандеровское движение на Западной Украине ликвидировали только в конце 1950-х годов. Без поддержки местного населения они не смогли бы после войны столько лет по лесам прятаться. Если Микола Прохоренко сотрудничал с немцами или бандеровцами, ты об этом уже никогда не узнаешь. Вот что, Андрей. Старика пока оставь и займись Часовщиковой. Если ее и Прохоренкова жизненные пути пересекались, будет над чем подумать.

Внезапно меня, как вспышкой молнии, озарило: «Горбаш!»

– Геннадий Александрович, а мы ведь не знаем, где Горбаш родился.

Клементьев тут же уловил мою мысль и позвонил в адресное бюро. Ответ не удивил ни меня, ни его: Горбаш оказался уроженцем города Броды Золочевского района Львовской области.

Вернувшись в общежитие, я столкнулся на входе с мужиком, которого все звали Мистер Понч. Пробурчав что-то вместо приветствия, Понч остался на проходной, а я поднялся к себе.

Мистер Понч был примечательной личностью. Он не примыкал ни к «машинистам», ни к битломанам. Лучшим музыкантом на свете Мистер Понч считал себя. Выпив пару стаканов вина, он начинал на всю общагу орать под гитару песни собственного сочинения. Свое лидерство в мире музыки Понч был готов отстаивать кулаками.

Мужик он был здоровый, по характеру задиристый, вспыльчивый, так что с ним лишний раз никто не связывался. Жильцы общежития Понча сторонились, но одной девушке он понравился, и она вышла за него замуж.

Сочетавшись законным браком, Понч с женой пришли к Горбашу и потребовали отдельную комнату. Главный инженер, исполнявший обязанности директора предприятия, разъяснил новобрачным, что, согласно распоряжению управления хлебопекарной промышленности, отдельное жилье предоставляется работникам завода, имеющим детей, либо по особому распоряжению райисполкома.

– Как же мы детьми обзаведемся, если мы живем в разных комнатах? – удивился Понч. – Супруга в женской комнате живет, а я – в мужской, на другом этаже.

– Найдите где-нибудь место, уединитесь, – не подумав, ответил главный инженер.

Мистер Понч зарычал как раненый зверь, вскочил и наверняка растерзал бы Горбаша, но супруга успела схватить взбесившегося мужа и вытолкать из кабинета.

Прошел год. Жена Понча так и не забеременела, и они продолжали жить на разных этажах общежития. Комнату, на которую положил глаз Мистер Понч, отдали мне.

«Мог ли Понч расправиться с главным инженером? – подумал я. – Вдруг вся эта история с Прохоренковым ведет в тупик, а разгадка кроется совсем в другом месте? Для очистки совести надо бы установить, где Мистер Понч был в ночь убийства. Чем черт не шутит! Может, он год ждал и решил довести начатое дело до конца».

Проснувшись ночью, я понял, что совсем забыл о Часовщиковой. Она-то где родилась? Не в тех ли краях, что и Горбаш с Прохоренковым?

При проверке анкетных данных Часовщиковой оказалось, что зовут ее Сара Соломоновна.

– На заводе все ее называют Светланой Сергеевной, – сказал я.

– Немудрено, – ответил Клементьев. – Если бы ты переехал в Израиль, то наверняка представлялся бы каким-нибудь Аароном, а не Андреем. Представь, как у нас отнесутся к женщине по имени Сара. Все же будет спрашивать: «Сара, где твой Абрам?» Проще Светланой быть, а Сарой только среди соплеменников называться.

– Часовщикова родилась в 1929 году, в Одессе. Она одногодка Горбаша и на два года моложе Прохоренкова. Паспорт ей выдали на основании справки об освобождении в 1977 году. Наказание отбывала в местах лишения свободы Красноярского края.

– Дай-ка взгляну!

Клементьев забрал у меня листочек с выписанными данными, ткнул пальцем в конец списка:

– Если я не ошибаюсь, она освободилась из колонии-поселения. Надо бы запросить ее личное дело из колонии.

– Они нам его выдадут? – не поверил я.

– Спецсвязью вышлют, если не утеряли. Я не помню, какой срок хранения личных дел осужденных, но не удивлюсь, если они архивное дело сожгли в ближайшей котельной. Подготовь запрос от имени начальника областного УВД. Я подпишу и отдам в фельдкурьерскую службу.

Клементьев вновь посмотрел на мои выписки.

– Фамилия у нее, скорее всего, по мужу. Папаша ее ассимилироваться с русско-украинским населением не желал, вот и назвал дочь традиционным именем. Если женщину зовут Сара, то родилась она явно не Часовщиковой. Кстати, ты не проверил ее трудовую книжку? Она же у вас на заводе хранится?