Для начала майор раскрыл принесенный нами портфель и вытащил оттуда толстую папку. Рядом положил уже нашу папку с какими-то бумагами. Я так поняла, что в нашей папке были сложены изъятые у немцев документы и личные записи. Так как все было на немецком, то я не рыпалась, а тихонько сидела и слушала комментарии майора.

– Так, что тут у нас? Ага, это кое-что из оперативных планов, вот ведомости и сводки. Все-таки хорошо, что немцы такие бюрократы. Все у них отлично задокументировано – изучать одно удовольствие. А что в личных бумагах? Понятно, фотографии, письма из дома. Ну, это семейное. Сейчас вряд ли понадобится. Хорошо, сейчас набросаю план допроса, и поговорим с хозяином этих бумаг.

Я, честно говоря, и не знала, что сначала нужно составить план допроса и только потом вести собственно допрос. И в разных книжках про это не читала. Майор меня немного вразумил:

– Видите ли, товарищ лейтенант госбезопасности. В процессе любого допроса вы стремитесь получить нужные вам сведения. Некоторые сведения можно получить, задавая вопросы, как говорится, в лоб, то есть напрямую. Но иногда допрашиваемый пытается разными способами соврать. Поэтому для таких случаев полезно скрывать, что именно вы хотите узнать, и задавать вопросы, казалось бы к делу отношения не имеющие. Кроме того, некоторые вопросы можно просто забыть задать, что тоже плохо. Вот план позволяет заранее составить максимально полный перечень вопросов. Странно, что вас этому не научили на курсах.

– Не успела я, товарищ майор, окончить эти курсы, как война началась.

– А, ну тогда понятно. Хорошо. Просмотрите мой список – может быть, что-нибудь захотите добавить со своей стороны.

Я просмотрела, на мой взгляд, исключительно подробный список вопросов и, естественно, ничего дополнительно не предложила. Потом пробежала глазами документы, лежавшие в папке, и тут у меня появились некоторые соображения, которыми я решила поделиться с майором – он как раз приказал привести старшего по званию немца.

– Подождите минутку, товарищ майор, – попросила я. – Давайте попробуем сыграть с ним в хорошего и плохого следователей.

– Что вы имеете в виду, товарищ Северова?

– Я говорю о допросе на контрасте. Вы армейский майор и допрашиваете такого же армейца. Вот вы проследили, чтобы пленного накормили. Может быть, даже ему немного сочувствуете, но обязаны допрашивать по долгу службы. А я представляю страшную контору под названием НКВД, про которую немцы наверняка наслышаны. Я злая и готова вцепиться в этого оберст-лейтенанта, порвать его на мелкие кусочки. Вы по званию старше меня, но боитесь связываться с моей конторой. Поэтому стараетесь как бы прикрыть оберст-лейтенанта от моей злости и уговариваете его не запираться, а то будете не в силах ему помочь. Как вам такой расклад?

– Ну что, расклад интересный, и если этот оберст-лейтенант будет молчать, то попробуем. Терять нам все равно нечего.

Привели немца, который, судя по его виду, уже пришел в себя. В землянке сразу стало тесно: мы с майором, конвоиры, немец и сержант-писарь. Конвоиров майор отпустил, сказав, что с пленным в случае чего мы и сами справимся. Возможно, пленный так не считал и, видя, что конвоиры выходят, вроде бы слегка приободрился. Ну-ну, давай, родимый, только трепыхнись. Я уже хорошо усвоила, что майор не просто так попал в разведотдел армии. Меня, умытую и в форме, немец, наверное, не узнал.

Майор показал немцу на стоящую в центре табуретку, после чего кинул взгляд на составленный план и начал допрос. На первые вопросы, касающиеся его личности, немец сквозь зубы ответил, а потом замолчал. Несколько минут майор задавал ему то один вопрос, то другой, но безрезультатно. Это гадский немец только презрительно посматривал на нас, можно сказать, сверху вниз. Еще бы. Он представитель арийской расы – расы господ, а тут к нему с какими-то вопросами пристают недочеловеки. Да пошли они куда подальше. Тут я решила, что настала пора для плохого следователя.

– Подождите, товарищ майор, – попросила я, слегка дотронувшись до локтя майора. – Разрешите, я с ним немного потолкую. Вы только максимально точно переведите ему все, что услышите.

После этого я подбежала к немцу и для начала пальцем стукнула его по руке немного выше локтевого сустава. Каждый из вас иногда ушибал это место, чувствуя при этом боль, как при ударе током. Вот именно такой удар немец и получил, причем вскрикнул одновременно от боли (я силы не жалела) и от неожиданности. А я, не теряя времени, прорычала ему прямо в лицо, что если он продолжит играть с нами в молчанку, то ему придется собирать выбитые зубы сломанными руками (любимая угроза одной моей знакомой из прежнего мира). Майор это все добросовестно перевел. Я тем временем замолчала и подошла к столу, взяла папку с документами, разыскала в ней примеченную мной ранее фотографию немца в кругу семьи, вынула оттуда же конверт с домашним адресом немца и медленно и аккуратно стала выписывать себе на листочек его домашний адрес. Вот тут немца проняло, и он заговорил.

– Товарищ лейтенант госбезопасности, – стал переводить мне майор, – немец интересуется, зачем вы выписываете его домашний адрес и зачем вам его семейная фотография?

– Товарищ майор, спросите немца, он хочет нас с вами допрашивать одновременно или по очереди?

Майор перевел, и немец явно задергался. Потом он опять начал говорить.

– Он говорит, что его семья здесь совершенно ни при чем.

– Спросите его, а те женщины и дети, которые тут погибли под бомбежками, – они были при чем или нет? А потом успокойте его. Скажите, что я к его семье приду не сейчас, а года через три, когда дети станут постарше. И вот тогда они точно станут при чем. А если со мной что-нибудь случится, то придет мой коллега, которому я все передам.

Тут между майором и немцем завязался диалог. Потом майор прервал свою беседу и перевел:

– Он напирает на то, что не полагается солдатам воевать с женщинами и детьми. А я сказал ему, что вы относитесь не к армии, а к НКВД. Кажется, он созрел.

И действительно. Немца как прорвало. Он так быстро заговорил, что майор еле успевал переводить, а сержант строчил не отрываясь. Я перестала писать и наблюдала за процессом, а иногда кидала на немца злобный кровожадный взгляд, от которого его все время коробило. Все это длилось около трех часов. Наконец, майор устал и решил сделать перерыв. Немца увели, а нам прямо в землянку принесли котелок с обедом.

– Так что, лейтенант? Курсов, говоришь, не оканчивала. А немца вон на раз-два разговорила. Я думал, что его минут тридцать метелить придется, пока в норму приведем, а тут пять минут – и он тепленький. Богатая, видно, у тебя практика.

– Уж какая есть, товарищ майор. – Видел бы ты, майор, наши сериалы! С паяльниками, утюгами и прочими «прелестями». Правда, это была не практика а теория зато очень наглядная. – Жаль только, что по нашей линии от этого немца ничего не услышала. Придется трясти второго. Но с ним, думаю, будет легче – он русский знает.

К нам по приказу майора привели второго немца. Гауптман, побывав у врача, даже подвесил раненую руку на повязку. Судя по тому, что пальцами гауптман немного шевелил, почти не морщась, тяжелых повреждений я ему своим выстрелом не нанесла. Только сейчас, при хорошем освещении и в спокойной обстановке, я смогла разглядеть и оценить моторику и поведение нашего второго пленного. При этом порадовалась, что хотя ранение и было не слишком серьезным, но заметно тормозило резкость движений. А сами движения сильно напомнили мне движения Ипполитова. Впрочем, возможно, для сторонних наблюдателей и я двигаюсь подобным образом. Длительные тренировки просто так от квалифицированного взгляда не скроешь. Я еще подумала, что, судя по немаленькому для немца званию, он относится не к тем, кого готовят к диверсионной работе, а к тем, кто сам готовит диверсантов. Коллега Ипполитова в какой-то степени.