не слабоумные. И если эти люди скупают требуху за немыслимые суммы, то невольно начинаешь подозревать, это с тобой что-то не так. Может, я безденежный ретроград и мракобес? Что снова возвращает меня к краеугольному вопросу современного искусства: ведь если говешку лакируют, так, значит, это кому-нибудь нужно?!

Рынок, вообще говоря, понятие не безликое. Это кучка очень богатых людей, которые и создают спрос на отвратительное. То есть спрос на гниение, дохлых мух, коровьи лепешки, свинью на веревке из собственных кишок. И если с вопросом, что движет торгашами, мы уже разобрались – все то же, что и в менее высоких сферах, то что заставляет людей с деньгами и как будто бы мозгами интересоваться закорючками не простыми, а непременно дерьмом писанными? Что, все как один бояться лохами неосведомленными прослыть?

Вот несут гробик навстречу министру. Вот вылезает из него девка и давай елозить по тарелкам. Тема мертвечины вообще красной нитью проходит сквозь contemporary art. Зачем убивать в художнике художника? Почему богатый заказчик транслирует спрос на смерть? И какие они – реальные любители «контемпорарщины»?

Во-первых, они не любители. Они ценители – от слова «цена». Вот на одном из венецианских биеннале был Владислав Доронин с Наоми Кэмпбелл (давно это было, Доронин уже давно с другой барышней). Знающие его люди говорят, что холодный он, этот Доронин, как мертвый крокодил. Под стать ему и Наоми Кэмпбелл: тоже цена-качество, тщеславие, имиджевый проект. Такого рода публику хладнокровных лакированных снобов и сносит в современное искусство.

Что роднит известных российских собирателей современного искусства? Талант выстраивать отношения с властью и сопутствующие такого рода дару безразличие к людям, ограниченность и малодушие. А еще снобизм, брейнфакерство и брендфрендство плюс склонность копировать все, что на острие волны.

Почему-то не собирает современное искусство Михаил Ходорковский. Хождение по мукам финансиста Александра Мамута я уже описала выше. Не буду спорить, человек он сложный и противоречивый, зато поднял огромный пласт старомосковской семейной культуры, и в хорошем вкусе ему не откажешь. Да, бывает в «Гараже», да, ездит на Венецианскую Биеннале, но в личное пользование весь этот трэш не приобретает. И среди людей с чувством собственного достоинства и остатками здравого смысла такая линия поведения прослеживается очень четко – по статусу полагается проявлять интерес к «искусству», по совести называть все это искусством язык не поворачивается. Банкир Петр Авен, увидев новогоднее яйцо Кунса за несколько миллионов, так и просто назвал деятельность Ларри Гагосяна «разводкой для лохов».

Занимательны в мире современного искусства разве что парадоксы. Удивляет в арт-пространстве дюжая фигура Виктора Пинчука. Хороший украинский парень, медведик такой. Кто и зачем впряг в одну упряжку брутального украинского помещика и концептуальные херовазы?! Ивану Никифоровичу по формату полагается плеваться от умствований и любить настенный коврик с лебедями, какого черта его снесло в эту муть?

И ведь не я одна это понимаю. Все понимают. Но способных крикнуть «А король-то голый!» можно пересчитать по пальцам. Обличать любителей разложившейся акулы и потрошеного теляти и хочется, и колется. Сразу на горизонте все то же клеймо лоховста маячит. Рубанешь сплеча, и ты уже в ловушке, – а ну как выяснится лет эдак через 50 (то есть при твоей еще жизни), что ты действительно не догонял, – и над Пикассо издевались, и Матисса не принимали, укоризненно говорят тебе критики.

Ввязываться в дискуссию о современном искусстве страшно. Ляпнешь, что тебя не прет от живописца-разбрызгивателя, а потом, не дай Бог, окажется, что он – гений. Поэтому даже Ксения Собчак не налетает на contemporary art конницей Буденного, а прощупывает эту тему осторожно, что ей, в общем-то, не свойственно.

Другой вопрос, что божья искра всяко не триппер, и анализа на ее выявление пока еще не придумали. Это то ли вмонтировано в продвинутую часть общества при рождении, то ли привито воспитанием, своего рода радар неведомый, который улавливает, настоящее оно или нет. Забавно, но у духовных людей, как говорили в Покровских воротах, и реакция на современное искусство схожая.

Если подводить всему этому какой-то итог, то в сухом остатке тут дело в контроле. Кураторское искусство контролируемо. Нет рисков. Талант, творец, искра божья – области, недоступные деньгам. Творец в небесной иерархии стоит однозначно выше купца, но в подлунном мире такие мелочи никого не волнуют. Капитал давно уже прикупил право назначать угодных творцами, а мертвечину – певицами. Право назначать художником давно куплено и успешно пущено в оборот. Грубо говоря, имели мы весь этот так называемый талант в виду, – но искусством будет тот, кого мы сами назначим. И ни от какого Божьего дара нам зависеть не придется. Нам способностей отсыпать не потрудились, так мы в ответ вздуем цену на пустоту так, как она вздута на нас самих – заурядных мальчиках и девочках, выплывших в мутной воде девяностых-двухтысячных. Купцы, восставшие против дара Божьего, устанавливают собственный диктат: щас забашляем и признаем произведением искусства какашку.

У работника contemporary art и в помыслах нет попыток найти Грааль, услышать музыку высших сфер. Это дураки Третьяков, Морозов и Мамонтов чего-то там искали и преклонялись перед настоящим искусством. Они благоговели перед Творцом и его посланниками – художниками. Но для нынешних меценатов благоговеть перед кем-то – много чести. Они с контемпорарщиной запанибрата: эх, брат-какашка, мы с тобой одной крови. Оба из дерьма вылезли, на дерьме приподнялись, в дерьмо и уйдем.

…В одном только NY более 150 000 художников. А сколько их в России – страшно представить. Наверняка сидит где-нибудь в норе художник и тихо хорошо пишет. Это, как говорится, вселяет. Но если вдруг появится новая волна кураторов, даст отпор мертвой и претенциозной хурде-мурде и заявит лозунг «Даешь талант», пойдут ли новые богатые за этим? Признают ли талант выше себя? Думаю, что нет.

Мысли во время бессонницы

Мужиковедение

Что я могу сказать о наших российских мужчинах? Большинство из них создания малоприятные, уважения заслуживают немногие. Но даже те, кто безусловно уважения достойны, упрямые твари, и характер у них говно. Едят три раза в день, и, если не успеешь вовремя забросить что-нибудь им в утробу, злобно дрыгают ножкой и требовательно шипят: «Я есть хочу». Голод, даже легкий, не могут терпеть вообще. Голод – это для них не просто предложение от организма чего-нибудь съесть, на которое можно согласиться, а можно – предложить утробе повременить (как для меня, например). Для мужчин голод – это сигнал ужаса: мы все умрем, и я умру прямо сейчас! В этом смысле мужчина ничем не отличается