Каждое лето дом её родителей наполнялся гостями, сьезжались все их дочери со своими мужьями и детьми. Конечно, и Верунька со своей семьей навещала каждый день родителей. Вся их большая семья часто собиралась за общим столом, и начинались бесконечные разговоры обо всём и ни о чём, шутки и прибаутки, перемежаемые взрывами смеха. Все очень любили эти семейные посиделки, если бы не неожиданные, грубые выступления Веры. Она за столом слова сказать Дмитрию не давала, очень резко, по-хамски его обрывая: «Замолчи дурак, ты же идиот, и тебе здесь слова никто не давал!». Все замирали, не понимая, чем объяснить грубое поведение родственницы, но слыша её уверенный непререкаемый тон и робкое молчание мужа, решали не вступаться, считая, что это дела семейные, и супруги как-нибудь сами разберутся.

Вере очень нравилось оскорблять своего мужа прилюдно и тем самым показывать свою безграничную власть над ним. Конечно, делала она это и наедине с ним, но его публичное унижение доставляло ей особое злорадное удовольствие. И Митя никогда не отвечал ей тем же, он всегда замолкал, тушевался и уходил в сторону. Ответить тем же он не мог, благородство характера не позволяло ему унижать других, а особенно оскорблять женщину, свою жену. Он был на это просто не способен. И поэтому он замолкал, уходил и всё терпел. Но втихомолку стал выпивать, топить свою тоску в вине.

Родственники жены привыкли к тому, что она обращается с Дмитрием немного лучше, чем с собакой, и постепенно все они, особенно её сестры, стали перенимать полупрезрительное отношение к её мужу. Дядя Митя с подачи своей жены стал считаться в семье ничтожным человеком, не стоящим особого уважения. Но мужчины этого большого семейства часто возмущались и на рыбалке или на охоте, когда их жён не было поблизости, не раз убеждали Дмитрия развестись с женой. Слушал их дядя Митя, молчал, сидел, понурив голову, но потом всегда отвечал одно и тоже: «Ну как же я могу развестись, ведь я её люблю, мою Веруньку!». «Мы любим тех, для кого мы делаем добро», – как верно говорил Л. Н. Толстой. Дмитрий беззаветно любил свою семью, не жалел своих сил ради неё, и искренне не понимал, почему он в ответ на своё неизбывное добро получает оскорбления и подвергается постоянному унижению.

А Вера расходилась всё больше, со временем она превратилась в этакую жирную, властную, грубую Кабаниху, которая не стеснялась в выражениях и нагло, по-хамски распоясывалась в отношениях со своим законным супругом. Надо отметить, что с другими людьми она обращалась вполне пристойно, даже нередко со льстивыми нотками в голосе. Но это было лишь притворство, властность её натуры угадывалась легко, и ученики знали хорошо её ядовитую язвительную манеру. Но открыто с ней связываться, вступаться за Дмитрия никто не решался, ни родители, ни остальные родственники, ни соседи, ни друзья. Все умывали руки и считали, что если он допускает такое с собой обращение, значит, что-то не так, или действительно он большего не стоит. Вера пользовалась в семье непререкаемым авторитетам, её сильного характера и ядовитого языка все опасались.

Дядя Митя ходил всегда, и в будни, и в выходные дни, в одной и той же старой застиранной робе, ничего другого жена ему не приобретала, считая, что не стоит это «ничтожество» новой одежды, и так обойдётся. Лишь по большим семейным праздникам облачался он в старомодный костюм, который сохранился у него ещё со времён свадебного торжества. В той же серой робе приходил он и на работу, что удивляло его сослуживцев, ведь положение на работе у него к этому времени уже стало довольно высоким: он был главным механиком самого большого в городе предприятия – деревообрабатывающего комбината, или сокращенно ДОКа. Каждое утро приходил он на утреннюю планёрку в кабинет директора комбината и садился в своей затасканной рабочей одежде рядом с главным инженером и директором, которое были в своих непременных костюмах. Нередко на тех же планёрках присутствовали парторг и председатель месткома.

Как правило, в начале планёрки сидел дядя Митя, низко опустив голову, и молчал. Он не принимал участия в обсуждении производственных вопросов, ему нужно было время, чтобы оправиться и прийти в себя после семейной нервотрёпки. Сослуживцы догадывались обо всём происходящем в этой респектабельной учительской семье и старались его особенно не теребить. Город был маленький, что-то скрыть там было трудно, хотя Дмитрий никому о своей жизни не рассказывал и никогда не жаловался. Он не желал обсуждать свою жену с посторонними людьми. Лишь постепенно начинал дядя Митя оттаивать, прислушиваться к обсуждаемым вопросам и вникать в них, оживал, и тогда работа закипала. Надо сказать, что на предприятии его очень уважали и любили буквально все, начиная от директора и до последнего рабочего. Ценили как хорошего специалиста, отличного безотказного работника, видели в нём необычайно хорошего, редкого человека.

Приходя на работу, он чувствовал себя на высоте, здесь к нему относились по заслугам, ценили его за работу и за добрый, весёлый, отзывчивый характер. Особенно любили его рабочие, они ему доверяли безгранично, он вникал во все их проблемы и поддерживал во всём и всегда: когда надо, встанет рядом и поможет, и об условиях труда позаботится, и жилье, и путёвку для них выхлопочет. Но никогда не думал он о себе, как-то не умел и не любил дядя Митя жить для себя и заботиться о себе. Даже когда заболел тяжело и перенес серьёзную операцию на желудке, от путёвки в санаторий отказался. Как же он поедет, ведь нужно помогать жене, сыновьям (а их к этому времени стало уже двое) и старикам-родителям.

Но после работы возвращался Дмитрий домой и опять падал в ту же пропасть. Придёт усталый, но даже еду ему жена не спешит подавать и своей матери или сёстрам делать это запрещает. Вера всю жизнь его воспитывала, держала в чёрном теле, и её любимой присказкой была: «Не лезьте в нашу жизнь и не портите мне мужа!» Сама она работать перестала уже к пятидесяти годам, ушла на досрочную пенсию, объясняя это тем, что, дескать, «работа учителя слишком ответственная и нервная». Да и зачем ей было работать, ведь у мужа зарплата была хорошая. Держать своего мужа в ежовых рукавицах и в постоянно приниженном состоянии соответсвовало её характеру, доставляло ей удовольствие. Хоть и жила она теперь в основном на его зарплату, но добрее от этого не стала.

Дядя Митя стал всё больше пить, и только в алкогольном угаре становился он смелее и начинал выкрикивать ей свои обиды, даже угрожать покончить с собой. И опять его протест носил пассивный характер, он никогда не отвечал агрессией на её оскорбления, но угрожал вместо этого отнять у себя жизнь. Как будто просил Веруньку пожалеть его и перестать над ним измываться. А она лишь ещё больше насмехалась и ядовито комментировала: «Ишь, опять с верёвкой вокруг дома будет бегать!»

Уйти от жены и от семьи, которых дядя Митя искренне любил и о которых всегда заботился, был он не в состоянии. А ведь ему даже квартиру предлагали на деревообрабатывающем комбинате, понимали его тяжёлую семейную ситуацию и старались дать ему возможность изменить свою жизнь. Но Дмитрий опять отказался, он не мог представить себе жизни без своей семьи, без близких, любимых людей. К этому времени умер отец жены, который был человеком сильным, и бабам особенно распускаться при нём не приходилось. Ну, а тут у них полная свобода и пошла-поехала губерния, стали на дядю Митю нападать и жена, и её мать, и даже сын с невесткой, которые нашли временный приют в его доме, к ним присоединились.